Шрифт:
Закладка:
И страшная ночь под палатой реанимации, где еле дышал Вадим, борясь с пневмонией.
– Пап, я боюсь…
И снова крепкие руки, дарящие надежду на то, что не улетишь ты в ту пропасть отчаяния, что разверзлась под твоими ногами.
– Не смей! Все будет хорошо! Даже не думай о плохом! Он все чувствует! Держи его, дочка! Держи! Молитвой своей держи! Нет ее сильнее, материнской-то…
И счастливые, полные нежности глаза мамы:
– Леня, ну куда столько роз?!
– Так юбилей же!
– Никогда мне таких букетов не дарили… Роскошный!
– Виноват! Исправлюсь!
И тихий стук в дверь, почти неслышный из-за плача Маришки:
– Давай ее мне!
– Пап…
– Иди спать, Ольча! Я сам! Мы справимся с этой барышней. Подумаешь, зуб!
И затихает на руках деда горланящая полночи напролет малышка.
– Папка, ты – волшебник! Как ты это делаешь?
– Не знаю. А это важно? Иди! Спокойной ночи, девочка моя…
И Маришкино первое протяжное:
– Деда!
И счастье, солнечным зайчиком скачущее по дому, вслед за гордым:
– Заговорила!
И разрисованные под хохот мамы разноцветными красками усы, которые Маришка не даст деду смыть сразу, а потом будет легонько трогать пальчиком так и не отмывшуюся на краешках седых волосков бирюзу.
– Красиво…
И лежащая на папином плече голова мамы, уснувшей с Маришкой на руках у тихо бормочущего телевизора.
– Тише, дочка! Не буди их! Я потом доставлю по местам этих сонь. Посмотри, какие они красивые…
И неохотное:
– Ольча, что-то мотор у меня шалит. Надо бы показаться кому-нибудь. Кардиолог нужен. Только матери не говори! Волноваться будет!
И ворчливое:
– Да пью я ваши таблетки! Что я глупый, что ли? У меня еще вон сколько дел! Маришку замуж выдам, правнуков дождусь, а потом можно и итоги подводить…
Итоги…
Ольга словно очнулась.
Кто этот человек, стоявший перед ней и так настойчиво требующий ответа?!
– Извините, но вы ошиблись! У меня есть отец.
– Но, Оленька…
– Вы плохо слышите? Простите, я не знала. Могу и громче. У меня есть отец! А вы ошиблись. Я не ваша дочь!
Подруги Ольги удивленно обернутся, Маришка захлопает в ладоши, услышав, как мама кричит на всю площадку, а потом потянет ее за руку:
– Пойдем, мам! Скоро деда придет! Он меня на качелях покатает! Высоко!
И Ольга кивнет:
– Пойдем!
И день снова станет светлым.
А эпизод со странным мужчиной, который укоризненно покачает головой, глядя ей вслед, останется в прошлом, уже не волнуя Ольгу.
Ерунда какая! Отец…
Есть у нее папа! И всегда был. И имя его Ольга носит с гордостью, потому что нельзя не гордиться тем, кто так тебя любит…
А что там у мамы по молодости случилось – так это ее дело. И спрашивать Ольга у нее ни о чем не будет. Зачем? Все точки в этом романе уже давно расставлены по своим местам, а для волнений найдутся другие поводы.
И барышня, которая раскинув руки, рванет навстречу невысокому крепкому мужчине с седыми, припорошенными снежинками, усами, будет самым весомым из них:
– Деда!
– Ольча, а чего у нее шапка набекрень и ухо торчит куда не надо? А ты почему без варежек? Непорядок! На минуту вас оставить нельзя, девицы! Маришка, айда на качели!
Отец покачает головой, натянет капюшон Маринке, поправив шапку, и погрозит пальцем Ольге.
– Варежки надень! Вот так! И чего ты стоишь? Тебе особое приглашение нужно? Пойдем! Я и тебя покатаю!
– Пап!
– Я за него! Кто сказал, что большим девочкам нельзя на качели? Еще как можно! Да ладно тебе! Не оглядывайся! Живи, Ольча! И радуйся жизни! Ведь когда ты рада, то и мне хорошо! Айда!
И Ольга подожмет ноги, взлетит над землей и завизжит, совсем как Маришка:
– Выше! Еще выше, папка!
– Страшно тебе?
– Нет!
Приоритеты
– Женя, прости… Нужно еще раз все взвесить и подумать, как нам…
– Что?! Как нам что? «Решить этот вопрос»? Так, кажется, ты всегда говоришь, когда нужно принимать сложные решения? Почему, Дима? Почему вообще ты сейчас говоришь об этом?
– Потому, что это…
– Дорого? Ты это хотел сказать?
– Да! Нет! Женя! Дай мне объяснить!
– Я не хочу ничего слушать! Уходи…
Евгения стиснула край стола и попробовала подняться на ноги. Не получилось. Коленки предательски дрогнули, и она сделала вид, что просто подвинулась на жестком неудобном стуле. В квартире бабушки ее мужа, Димы, вся мебель почему-то была такой. Угловатой, массивной, неудобной.
– Что бы ты понимала! Это антиквариат! – грозила ей пальцем Жанна Семеновна, бабушка Дмитрия.
Перстень на указательном пальце Жанны оказывался перед носом у Жени. Глаза Евгении съезжались в кучу, и она в который раз удивлялась тому, насколько крупным был камень в оправе. Даже не верилось, что он драгоценный.
– Что смотришь? Красиво? Сама знаю, что красиво! Можешь не отвечать! Только пока не облизывайся! Все будет твоим в свое время. Все! Кроме этого кольца. С ним меня проводят туда, откуда возврата нет. Я так хочу! Это подарок. От человека, который сломал мне жизнь.
Женя молча часто кивала, соглашаясь и предвкушая очередную историю.
Жанна редко, но выдавала подробности своей бурной молодости, наполненной такими страстями, что никаким сценаристам мыльных опер даже не снились подобные сюжеты.
– Что ты как гусыня головой трясешь? Сделай мне кофе! Твой! Вкусный, с пенкой! И слушай!
Женя хватала турку и начинала колдовать у плиты, поминутно вздрагивая, когда возгласы Жанны пугали ее. Та всегда была несколько эмоциональна, плетя кружево очередной истории.
– Мне было девятнадцать. Самый сок! Тощая, амбициозная, мечтающая о лучших партиях. Балет для меня был тогда всем! Не нужна была ни семья, которой у меня и не было толком, ни кавалеры, от которых отбоя не было, ни подруги, которых в балете нет и быть не может, если ты хочешь чего-то добиться, а уж тем более метишь в примы. Ну так вот! Мать моя жила своей жизнью, сплавив меня в училище, а отцу я была неинтересна. Я была тогда в этом уверена. Почему – не спрашивай. Много было причин, главная из которых – «мама так сказала». Твердила мне, что он хотел сына. И получил его, правда, от другой женщины. Моя мать категорически отказывалась рожать второго ребенка. Фигуру портить не хотела. Отец ждал-ждал, пока мать одумается, а потом махнул рукой на все эти закидоны и ушел к любовнице. В этой
