— Здешние зовут его Форкием, — заметил Войнимир, перехватив взгляд фриза, — считают, что он отец всех чудовищ моря. У нас же зовут его…

— Змиев пращуре, рак морской, дедушка водяной, — сказал Херульв на вендском и усмехнулся, глядя на ошеломленно уставившегося на него кривича, — я же говорю, что и вправду немало времени провел среди твоих сородичей.

Меж тем маниоты затаскивали в пещеру громко мычащего черного быка со связанными ногами. Херульв не удивился масти животного — Горго уже рассказала ему, что это место посвящалось не только Посейдону, но и Аиду, властителю здешней преисподней. Говорили, что эта пещера некогда была проклята, — якобы те самые спартанцы устроили здесь некое вероломное убийство, осквернившее святилище Посейдона и тот наслал землетрясение, расколовшее скалу и открывшее вход в царство мертвых.

Коркодейлос Даскарас, наряженный в странный, никогда ранее не виданный здесь Херульвом наряд, встал над быком, держа в руках короткий обоюдоострый клинок. Занеся его над быком, он заговорил на странном наречии, напоминающим греческий, но такой, что Херульв, и так не очень хорошо знавший этот язык, не понимал ни слова.

О черновласый держатель земли Посейдаон, внемли мне!

Конник, держащий в руках трезубец, из меди отлитый,

Ты, обитатель глубин сокровенных широкого моря,

Тешишься, демон владыка, средь волн со зверями морскими!

Оглушительное шипение послышалось от входа и зеленая морская волна ворвалась в пещеру, захлестывая оказавшихся не слишком расторопными людей. Волна сбила с ног маниота и отшвырнула его к стене — вместе с быком. Огромный зверь взревел, словно почувствовав, что может отомстить главному из своих мучителей, дернулся что есть силы и в тот же миг ремни, стягивавшие его передние ноги, с треском разорвались. С оглушительным мычанием, волоча за собой оставшиеся связанными задние ноги, бык устремился на прижавшегося к скале Коркодейлоса. Огромные рога уже были готовы пронзить грудь грека, когда рядом блеснула сталь, и в лицо маниота плеснуло горячей кровью, а отрубленная бычья голова рухнула к его ногам. Коркодейлос поднял глаза и увидел перед собой Херульва, с окровавленным мечом в руках.

— Это сойдет за знамение богов? — спросил он, вытирая клинок о шкуру зверя и протягивая руку, помогая Коркодейлосу подняться. Ошеломленный маниот уже собирался, что-то сказать, но так и замер с открытым ртом, изумленно уставившись на что-то позади фриза. Послышалось хлопанье огромных крыльев и Херульв, обернувшись, еще успел заметить, как в темнеющее небо взмывает черный силуэт исполинской птицы.

Между матерью и сыном

— Волею боговенчанного басилевса Константина храброго, во имя Господа нашего Иисуса Христа и Пречистой Матери его, во славу великой Римской Империи, попрание безбожных сарацин…

Бубнеж Ставракия, стоявшего перед троном, мог утомить и более выдержанного человека, чем Херульв, с трудом удерживающегося от того, чтобы не поморщиться от высокого, режущего слух, голоса скопца. Сам фриз сейчас стоял перед тронами обоих владык- самого императора Константина и сидевшей рядом с ним вдовствующей императрицы. Херульв носил кольчугу: легкую и тонкую на первый взгляд, но выкованную куда прочнее и изящнее всех доспехов, виденных Херульвом прежде, сделанную не из соединенных друг с другом колец, как у франков или вендов, но из нашитых друг на друга металлических пластин. Светлые волосы фриза прикрывал серебристый шлем, также прочнее и удобнее виденных им раньше. У пояса же его, в богато отделанных ножнах, покоился меч Асбрана и кривой сарацинский кинжал с рукоятью из слоновой кости.

— За доблесть и находчивость, проявленную при взятии Карфагена, басилевс дарует тебе и твоим людям великую честь, — продолжал евнух, — отныне все северяне становятся особой тагмой, именуемой Феряжской, что вместе с коренными ромеями, станут защищать Империю от всех, кто тайно или явно посягнет на ее границы. Ты же, именующий себя Херульвом, станешь командиром этой тагмы и да пребудет с тобой Воитель Воинств, что могущественнее любого из царей.

Евнух замолчал, когда Константин сделал нетерпеливый знак двум своим воинам, что подошли к опустившемуся на колени фризу и накинули на его плечи алый плащ, отороченный серебром.

— Честью моего имени и славой предков, я клянусь, конунг, что