– Верно, – кивнул я. – Как ты думаешь, почему они это делают?

Он пожал худенькими плечами:

– Не знаю, Кориба. Наверное, потому что они сумасшедшие.

– Ты действительно так считаешь?

Он снова пожал плечами:

– На самом-то деле – нет. Наверное, какой-то враг наложил на них проклятие.

– Не иначе.

– Да, точно, – уверенно повторил он. – Разве Кириньяга – не Утопия? Кто же откажется здесь жить?

– Я хочу, Ндеми, чтобы ты напрягся и вспомнил то время, когда ты еще не начал каждый день приходить ко мне.

– Я и так все помню, – ответил он. – Это было не так давно.

– Отлично, – ответил я. – А помнишь ли ты, чего ты хотел больше всего?

– Играть, – улыбнулся он. – И охотиться.

– Нет, нет, – я покачал головой. – Я не то имею в виду. Ты помнишь, чем ты хотел заниматься, когда станешь мужчиной?

Он нахмурился:

– Ну, хотел взять жену, обзавестись шамба.

– Почему ты нахмурился, Ндеми? – поинтересовался я.

– Потому что не хотел я этого, если честно, – ответил он. – Но другой ответ не приходит мне на ум.

– Напрягись и хорошенько подумай, – посоветовал я. – Думай сколько хочешь, потому что это очень важно, а я подожду.

Потянулись долгие минуты молчаливого ожидания, и наконец он повернулся ко мне:

– Я не знаю. Но мне бы не хотелось вести такую жизнь, какую ведут мой отец и братья.

– Так чего бы ты хотел?

Он беспомощно пожал плечами:

– Ну, другого чего-нибудь.

– Чего именно?

– Не знаю, – повторил он. – Чего-нибудь… – он поискал слово, – чего-нибудь более волнующего. – Он подумал над сказанным и удовлетворенно кивнул. – Даже у импалы, пасущейся в полях, более волнующая жизнь, потому что ей все время приходиться опасаться гиен.

– Но разве импала не предпочла бы, чтоб гиен вообще не было? – коварно ввернул я.

– Конечно, – кивнул Ндеми. – Потому что так бы ее никто не убил и не съел. – И тут же задумался. – Но ведь если бы не было гиен, ей бы не пришлось быстро бегать, а если бы она разучилась быстро бегать, она бы перестала быть импалой.

И вот тут-то передо мной и забрезжило решение.

– Значит, гиена делает импалу такой, какая она есть, – подвел итог я. – А следовательно, импале, так или иначе, необходимо какое-то животное, которого она будет бояться.

– Я не понимаю, Кориба, – он удивленно уставился на меня.

– Думаю, мне пришла пора стать гиеной, – задумчиво провозгласил я.

– Что, прямо сейчас? – взволнованно спросил Ндеми. – А можно, я посмотрю?

Я покачал головой.

– Нет, не прямо сейчас. Но скоро, очень скоро. Ведь если жизнь импалы определяет угроза, исходящая от гиены, я должен найти похожий способ определить судьбу тех юношей, которые сошли с истинного пути кикуйю, но не могут покинуть Кириньягу.

– А у тебя будут пятна, лапы, хвост? – надоедал вопросами Ндеми.

– Нет, – ответил я. – Но тем не менее я все равно стану гиеной.

– Не понимаю, – сказал Ндеми.

– Я и не ждал, что ты поймешь, – произнес я. – Зато Мурумби поймет.

Я понял, что тот вызов, в котором он так нуждается, ему может бросить лишь один человек на всей Кириньяге. И этим человеком был я.

Я послал Ндеми в деревню сказать Коиннаге, что хочу обратиться к совету старейшин. Позже я нацепил церемониальный головной убор, раскрасил лицо, чтобы сделать его устрашающим, и, наполнив кошель различными амулетами, направился в деревню, где в бома Коиннаге собрались все старейшины. Я терпеливо ждал, пока он объявит о моем намерении обсудить с ними серьезнейший вопрос – ибо даже мундумугу не разрешается выступать прежде вождя, – а затем встал и обратился к собранию лицом.

– Я бросил кости, – молвил я. – Я гадал по внутренностям козла и изучил рисунок мух на недавно умершей ящерице. Теперь знаю, почему Нгала с голыми руками вышел к стае гиен и почему умерли Кейно и Ньюпо.

Я помедлил для создания пущего драматического эффекта и удостоверился, что все внимательно слушают.

– Так скажи нам, кто наслал таху, – взмолился Коиннаге, – чтоб мы расправились с ним.

– Все не так просто, – ответил я. – Прежде выслушайте меня. Носитель таху – Мурумби.

– Да я убью его! – закричал Кибанья. – Он повинен в смерти моего Нгалы!

– Нет, – возразил я. – Вы не должны убивать его, ибо не он источник таху. Он просто переносчик.

– Корова, напившаяся отравленной воды, не является источником плохого молока, но мы все же убиваем ее, – настаивал Кибанья.

– Мурумби не виноват, – твердо заявил я. – Он невиновен, как и твой сын, и его нельзя убивать.

– Но кто же тогда наслал таху? – продолжал стоять на своем Кибанья. – Только кровь может смыть кровь моего сына!

– Это очень древнее таху, насланное на нас масаи, когда мы еще жили в Кении, – сказал я. – Тот человек уже мертв, но он был очень мудрым мундумугу, ибо таху пережило его. – Я вновь помолчал. – Я сражался с ним в мире духов, и не раз. Часто я побеждал, но иногда моя магия оказывалась недостаточно сильна, и тогда-то таху падало на одного из наших юношей.

– Как нам узнать, кто из юношей носит в себе таху? – спросил Коиннаге. – Или каждый раз придется ждать, пока кто-то умрет, чтобы убедиться, что на нем-то и лежало проклятие?

– Есть определенные способы, – ответил я. – Но известны они только мне. Когда я расскажу вам, что вы должны делать, я пойду по остальным деревням и навещу каждое поселение юношей, чтобы проверить, нет ли в ком-либо из них таху.

– Так скажи нам, что делать, – провозгласил старый Сибоки, тоже пришедший послушать меня, несмотря на боль в суставах.

– Вы не будете убивать Мурумби, – повторил я, – ибо он не виноват, что носит в себе таху. Но нельзя допустить, чтобы проклятие перешло на других, поэтому с сегодняшнего дня он – изгнан. Вы должны выгнать его из дома и никогда не принимать назад. Тот, кто поделится с ним кровом или пищей, навлечет на себя и свою семью то же проклятие. Я отправлю гонцов во все ближайшие деревни, чтобы к завтрашнему утру все знали, что он изгнанник, и прикажу, чтобы они, в свою очередь, также разослали гонцов во все стороны и чтобы через три дня на Кириньяге не осталось ни одной деревни, могущей принять его.

– Ужасное наказание, – прошептал Коиннаге, ибо кикуйю очень сострадательный народ. – Раз таху – не его вина, можем ли мы хотя бы оставлять ему еду на окраине деревни? Может, если он придет ночью, не увидит никого, не поговорит ни с кем, то таху так и останется только в нем.

Я покачал головой:

– Все должно быть, как я сказал, иначе не могу обещать, что это таху не распространится на вас всех.

– И что, увидев его в полях, мы должны не подавать виду, что узнали его? – упорствовал Коиннаге.

– Увидев его, вы должны пригрозить ему копьями и прогнать прочь, – ответил я.

Коиннаге глубоко вздохнул:

– Пусть будет как ты сказал. Сегодня же мы изгоним его и