– Ты теперь с ней? С этой простушкой? – Мое имя так и не удостоилось быть выплюнутым из ее рта.

– С Кирой, – добавил Макс, чей рот, по ходу, желал намного больше, чем моих щек и лба. – Мою девушку зовут Кира. Запомни, пожалуйста, ее имя.

– Да на фига тебе сдалась такая?! Ты что, поспорил?! Так же с ней тра…

– …не заканчивай фразу! – огрызнулся он. – Я стараюсь быть вежливым, как учила мать. Если обидишь Киру, как угодно, поверь, я запомню. И разговор будет не таким… добрым.

– Как хочешь, Макс! Но ты пожалеешь, что выбрал ее!

– Да, я так хочу. Тебе лучше пойти в машину. Замерзнешь.

Роксана окатила меня ледяным презрением, произнося:

– Он согревал меня своим телом на заднем сиденье этого джипа раз пятьсот! Тебе и не снилось все то, что мы вытворяли.

– Идем, Кира. Я закину на заднее сиденье твой самокат. Туда я гружу только железо и бревна.

– Пошел ты, Макс! – кричала Роксана нам в спины. – Ты придурок!

– Вы… – собиралась я задать вопрос, но он перебил.

– Нет, – отрезал Макс, – она соврала про пятьсот. Раз в десять меньше.

– Я не про это… вы с ней долго встречались?

– Раз в десять меньше, чем она хотела. Роксана… – задумался он, – как Алка.

– Скажешь тоже. Твоя сестра шьет из крапивы, выращивает морозостойкий хлеб, ходит в храм и бережет себя до брака. Ты знал, что у них с Костей ничего не было?

– Ну… – замялся он, – в другом смысле как Алла. Она настойчива, почти одержимая, если чего-то хочет. Или чем-то увлечена. Сделает все, чтобы получить.

– А что получила Алла?

– Все.

– Как жениха? Она его просто захотела?

Максим барабанил пальцами в красных перчатках по распахнутому окну и набирал скорость. Сто десять, сто двадцать, сто тридцать.

– Максим… не гони, пожалуйста, сбавь скорость.

– Прости, – моргнул он впервые за последнюю минуту, – скорость – моя амнезия.

– Что же такое ты хочешь забыть?

– Себя. Из прошлого. Немного из настоящего тоже.

– Я бы многое хотела вспомнить. Из прошлого.

– Вот бы махнуться.

– Давай сейчас! Пустишь за руль?

– У тебя права-то есть, школьница? – рассмеялся он.

– Мне восемнадцать, – напомнила я, – я сдала на права зимой.

– Совсем взрослая. Теперь тебе… все можно?

Он притормозил возле технической полосы, наклонился ко мне через рычаг переключения скоростей, поворачивая к себе за подбородок. Нас разделяли сантиметров десять, но Макс ждал моего решения: рвану ли к нему навстречу со скоростью сто тридцать?

И я рванула, но оранжевые ремни безопасности гоночных болидов впились мне в плечи, как и Максиму впились его ремни, не дав исчезнуть последним двум сантиметрам между нами.

– Твоя машина против, – улыбнулась я, – как твоя Роксана.

Максим надавил на экстренное раскрытие механизма на своих ремнях.

– Но ты не моя, – изрек он в кои-то веки что-то непошлое и даже философское. – Я знаю, что ты не моя. И не будешь.

– Не буду?..

Его уверенность в том, что все закончится, не успев толком начаться, пригвоздила меня к креслу сильнее спортивных ремней безопасности.

Освободив нас из объятий ревнивой машины, в которой все еще витал дух Роксаны над задним диваном, Макс больше не пытался поцеловать меня, схватившись обеими руками за руль с такой силой, что выступили вены и бугры мышц.

– Никто не знает, что случится в будущем, Максим.

– Кира… Кира… моя милая Кира… – повторял он, – она знает… Она все знает.

– Алла? Ты про уравнение? – Видела я, как его начинает трясти. – Что с тобой? Что тебе сказала Алла?

– Сказала, – выдавил он. – Что ты меня бросишь.

– Мы даже не встречаемся, а она сказала, что я тебя брошу?!

– Я клятву свою нарушаю, говоря тебе это!

– Нет… я ей не скажу… только, – провела я рукой по его одеревеневшей руке, – никто не знает, что случится в будущем. Никто. Давай так, – попробовала я оторвать его пальцы от руля, – есть уравнение Аллы, в котором я поцелую тебя сегодня? Или этого тоже никогда не будет?

Максим позволил мне разжать его указательный и большой пальцы, отпуская руль, не забыв сбрызнуть его порцией антисептика, как и мои ладошки.

– Предлагаешь посоревноваться с Аллой? Я такое видел, Кирыч… она слишком умная. Слишком.

– Предлагаю нарушить схему. Сделать, как мы сами хотим.

– Я хочу, чтобы мы оказались в какой-нибудь глуши возле камина. Там, где нет никакой Аллы, нет уравнений, нет оранжереи, – ударил он руками в перчатках о руль. – Я не знал, Кирыч… я почти забыл…

– Что забыл?

– Что означает быть живым. Рядом с тобой. Думаю про тебя постоянно. Не сплю, представляю, что ты рядом. Хочу обнять, но обнимаю снова подушку. Хочу ощутить твое тепло. Аромат кожи, волос, почувствовать, как бьется твое сердце. Я не знал… что будет так. Сильно. Опять…

Приблизившись, повиснув над рычагом переключения скоростей, я повернула его к себе и свободной рукой прикоснулась к подбородку, позволяя решить, готов ли он ответить на поцелуй.

Ведь поцелуй – он не из прошлого и настоящего. Он – обещание будущего, дарит надежду, что завтра будет лучше, чем вчера. Моего вчера не существовало, но есть ли наше завтра у меня с Максимом, решаем только мы, а не какие-то цифры с точками на исписанной двери.

Я чувствовала, как мое дыхание ударяется о его губы и возвращается обратно… как его губы нежно и боязливо касаются моих, словно проверяют – здесь я или нет? Сон или явь? А что, если я окажусь фантазией – обнятой в полудреме подушкой?

Волнительно и неповторимо мурашечно мое тело куталось в объятия тепла, источаемого Максимом. Чувствуя его руки под майкой в районе спины, я повернула голову в сторону, отстраняясь.

– Это спортивный топ. В нем нет застежки…

– Тогда как он снимается? – целовал он меня в шею, пока я отворачивалась.

– Через голову.

Он принялся стягивать с меня футболку, но я не позволила:

– Голову, которой надо думать. Той, что на шее.

– Ты – мое безумие, – не стал вдаваться он в двусмысленность моего посыла.

– Не надо, Макс, – выдернула я края футболки, возвращая на место их и себя – обратно в пассажирское кресло, – не так, не сейчас.

– Прости, – попробовал он реабилитироваться, но не рискнул снова ко мне прикоснуться, еще раз обработав перчатки спреем, – я все время забываюсь… у меня в голове кисель, а не мозги.

– Из-за приступов? Как их вылечить? Насовсем?

Вздрогнув, он достал из бардачка вейп, меняя фильтр, поскорее закуривая.

– Думаю об этом постоянно.

Помотав головой, он словно прогонял наваждение. Повернувшись