— Ха-ха. Хочешь знать, что я сделал с мелким паршивцем, который был во всем виноват? Спустил с лестницы, а то, что еще скулило и хрюкало, отдал на корм псам. Убивать пускай приемного, но сына? Ха, ах если бы я пал настолько низко.

«А затем я собирался повеситься. Быть с ней. Объяснится… Но хлопнула дверь. Это Лили вернулась домой, и я понял. У нее мои глаза и ее волосы и веснушки. Словно лучик солнца. Она только что лишилась матери и брата. Пускай и по вине своего отца. Но кто позаботится о ней, если не я? Мои оболтусы? Нет, точно нет. Сестра, которая на десяток писем отвечает одним в несколько строчек?»

Мужчина вновь откинулся в кресле.

— У меня все еще была, есть и будет причина жить. И ради нее я пойду на многое, на любое преступление, любую подлость.

Мужчина поставил рамку с семейным портретом на сухое место, и, опрокинувшись в кресло, посмотрел на Эвана безжизненным взглядом.

И тот все понял.

«Этот человек уже давно мертв внутри.»

— Ты подменил чашки. Умный ход ваша Светлость. Вот только яд был в них обоих. На меня он не подействует, но спасибо, что дал моей болтовне отвлечь тебя достаточно, чтобы он подействовал на тебя. Приятных снов ваша Светлость. Боюсь, ваше пробуждение не будет ни добрым, ни приятным. Ваш дядя долго ждал этой встречи, и я лишь догадываюсь, какую судьбу он вам уготовил.

Мужчина еще раз хрипло рассмеялся, а Эван смотрел на него бледный и очень злой.

«— Дево-о-он!»

Сквозь зубы позвал он.

Его рука сжалась, на левой ладони, но…

— Ах, да ваша спутница, но что она… — Смех мужчины оборвался кашлем. Кашлем, который все никак не затихал.

— Кхе-кхе. Кха?

Роах уставился на Эвана удивленным взглядом.

Тот не сдержался и улыбнулся ему снисходительной улыбкой.

— Ты всегда появляешься в самый последний момент?

Спросил Эван, обращаясь к кому-то за его спиной.

— Я «кха» отказываюсь «кха» вестись, на столь очевидную…

— Боюсь, это и правда становится дурной привычкой. — Ответил вкрадчивый женский голос позади него.

В глазах Роаха было неверие. Он попытался обернуться, но его тело отказывалось слушаться, сотрясаясь в беззвучном кашле.

Он вздрогнул, когда у самого его уха прозвучал тихий шёпот.

— Ты учел, что Эван подменит чашки и добавил кровавоцветы в заварку. Но в засушенном виде их так легко перепутать с цветками шиповника. Совершенно безобидными. Чего не скажешь о содержимом твоей драгоценной фляги, которую ты в порыве эмоций и потряс, и выпил за раз все то, что осело на самом донышке.

Мужчина попытался встать, но, не сумев сделать и шага, как его глаза закатились, а тело обмякло. Роах мешком повалился за стол, опрокинув свое кресло. Часть бумаг и деревянная рамка также упали на пол.

Последнее, что он видел длинные ноги и струящиеся одежды, украшенные узором из звезд, прежде чем сознание покинуло его.

* * *

— Девон, как ты?

— Видимо, прошлой ночью, когда я обыскала этот кабинет то случайно что-то не туда поставила. * — Сказала она, подмигнув Эвану.

(*Воздадим память и почести тому домовому, что пал смертью храбрых, когда активно бросился ей помогать. В процессе он, перевернув полку с заваркой себе на голову, и съел пару ядовитых лепестков кровавоцвета. Именно из-за его отваги Девон пришлось задержаться в кабинете до утра и устранять следы учиненного им погрома. В ходе которого яд отправился в мусорку, а его место заняла безобидные цветочки, которые Девон попросила домовых позаимствовать с кухни. К несчастью, эти махинации заняли слишком много времени, затянув обыск, что, когда за дверью раздались шаги, скрип половиц и Девон пришлось прятаться за шторами.)

— Я не об этом, как ты узнала?

Женщина улыбнулась.

— Мне дали наводку.

Из кармана Эвана высунулся лесовичок с обломанным рогом и издал торжественный свист.

— Молодой господин, умение заводить хороших друзей один из самых полезных навыков в этой жизни.

— Да-а, — Эван погладил Шиша, по чешуйкам, а затем огрызнулся, — сколько раз просил так меня не называть!

Девон издала смешок, а затем перевела взгляд на тело мужчины на полу, который лежал с открытыми глазами и не дышал.

— Но мы ведь не наедине…

— Нет! Да? — Внимание Эвана тоже сосредоточилось на теле мужчины. — Что с ним?

Девон подняла флягу, которую мужчина всегда носил с собой, открыла крышку, сделала вид, что принюхалась. А затем протянула флягу Эвану.

Тот также принюхался, а затем отступил на шаг назад и закрыв нос.

— В этой фляге яд «алого змея»!

— Да. Он посильнее ядовитых цветочков будет.

— Но почему? Его пытались отравить его сыновья?

Девон чуть склонила голову.

— Не думаю, что этим двоим хватило бы на это храбрости… Да и запах, он не мог его не замечать. Полагаю дело тут в другом. У людей, переживших отравление иногда возникает навязчивая идея, что их снова могут отравить. И они начинают употреблять яд, чтобы выработать к нему более сильную терпимость, что зачастую приводит к зависимости. Однако яд — это яд.

— Но почему сейчас?

— Вопрос дозировки. Ему недолго осталось. Яд «алого змея» наиболее опасен, когда он оседает на…

Эван обратил внимание, на упавшую раму и поднял ее.

Девон продолжала лекцию о ядах, но он ее не слушал.

Разбитое стекла, а за ней портрет женщины и мужчины с маленьким ребенком на руках. Медно-рыжие волосы, веснушки и черные глаза. На портрете словно должны было быть еще четверо, но кто-то согнул фотографию так, что остались в кадре лишь трое.

Скорбный вздох сорвался с его губ.

— Все ради семьи…

— Эван?

Подросток отвел взгляд от изображения на тело мужчины.

— Что я должен сейчас чувствовать? Гнев или жалость? Ненависть или сочувствие? Кажется, что все и сразу, но мои эмоции исчезают быстрее, чем я не успеваю их понять. Печаль? Да, пожалуй, это она.

Девон чуть наклонила голову.

«— Это были риторические вопросы или…»

— Когда дело касается сломанных человеческих судеб. Очень сложно найти правильный ответ. Мир не делится на черное или белое, а в серых тонах так легко запутаться. И нет ничего печальнее, когда хорошие люди вынуждены совершать ужасные поступки.

— Как и оправдывать их. — Эван осторожно поставил рамку на книжную полку подальше от края. — Он понесет наказание?

«— Или его жизнь и так была наказанием и теперь, когда яд завершил начатое, он наконец получил освобождение?»

Вопрос остался без ответа.

— Сложно сказать, но в одном можешь быть уверены: ничто, никто и ни один