Головные лошади шли с ослабленными постромками, натягивая их только на подъемах или холмах. Мне это казалось несправедливым по отношению к коренникам.

– Коренники делают всю работу, – пожаловался я Питеру.

– Телега ничего не весит, когда двигается, – объяснил он. – Эти лошади преисподнюю с корнями выдернут, если я их попрошу. Подожди, вот погрузим бревна, тогда увидишь, как они потянут.

Занялся рассвет, и небо на востоке охватило розовое зарево. Повсюду на деревьях пели сороки. Мне казалось, что нет в мире ничего прекраснее этого – сидеть позади лошадей рано утром и слушать сорок.

На дальнем выгоне кто-то прикрикнул на собаку: «Назад!»

– Это старик О’Коннор выгоняет коров, – сказал Питер. – Что-то он сегодня рановато. Должно быть, собрался куда-нибудь. – Он на мгновение задумался. – Как пить дать едет в Солсбери на распродажу. Да, наверняка собрался за коляской. – В голосе его послышалось раздражение. – С какой стати он решил раскошелиться на коляску, когда он мне еще десять фунтов за бревна должен? – Питер, обозлившись, шлепнул поводьями по крупу коренника. – Живей! – Через некоторое время он с досадой вздохнул. – Вот и как после этого доверять людям? Он будет разъезжать в коляске, а я на телеге.

Пока мы ехали по пустынным улицам Балунги, совсем рассвело, и вскоре мы выбрались на проселочную дорогу, вьющуюся между деревьями, которые росли все гуще, пока наконец изгороди не исчезли, оставив вокруг нас только дикий лес.

Пыль из-под лошадиных копыт кружилась в воздухе и мягко оседала нам на волосы и одежду. Иногда колеса задевали склонившиеся ветки кустарника, и телега кренилась набок, попадая колесами в выбоины на тракте.

Я с нетерпением ждал, чтобы Питер рассказал мне о своих приключениях. Я считал его человеком знаменитым. Он был главным действующим лицом многочисленных историй, которые мужчины, собравшись вместе, пересказывали друг другу. Отец говорил, что время от времени в баре при постоялом дворе кто-нибудь восклицал: «Да что вы знаете о настоящих драках! Я видел, как Питер Маклауд дрался с Долговязым Джоном Андерсоном за пивной в Туралле. – И все с интересом слушали описание этой драки, длившейся два часа. – Да-да, – говорил человек, – Долговязого Джона еле живым унесли».

За всю свою долгую карьеру кулачного бойца Питер проиграл лишь однажды, но тогда он был так пьян, что едва держался на ногах, а фермер, известный своей манерой нападать сзади, набросился на него, чтобы отплатить за давнюю обиду. Внезапность и свирепость его нападения ошеломили Питера, и он растянулся на земле без сознания. Когда он пришел в себя, фермер уже скрылся, но, к его изумлению, Питер заявился к нему на скотный двор на следующий день еще до рассвета и, стиснув верхнюю перекладину мощными руками, проревел с побагровевшим лицом:

– Ты и сегодня такой же храбрый, как вчера? Если да, то давай выходи.

Фермер оцепенел с наполовину полным ведром молока в руке.

– Я… э… Я не могу сейчас с тобой драться, Питер, – жалобно проговорил он, жестом выражая полное смирение. – Ты ведь трезвый. В таком состоянии ты меня убьешь.

– Ты сам вчера на меня набросился, – заявил Питер, несколько озадаченный подобным отношением. – Давай попытай счастья сейчас.

– Но вчера ты был пьян, – возразил фермер. – Ты едва держался на ногах. Я бы никогда не стал драться с тобой трезвым, Питер. Это же безумие.

– Разрази меня гром! – вскричал Питер, окончательно запутавшись. – Выходи сюда, трус.

– Нет, Питер, я не стану с тобой драться, пока ты трезвый, как бы ты меня ни обзывал.

– А на черта мне тебя обзывать, если ты не собираешься драться? – гневно вскричал Питер.

– Это верно, – дружелюбно сказал фермер. – Что толку выкрикивать оскорбления? Как ты себя чувствуешь?

– Как будто на мне живого места не осталось, – пробормотал Питер, оглядываясь, словно в поисках выхода. Потом он устало оперся о забор. – Сегодня утром чувствую себя, как паршивая собака.

– Погоди, тебе бы пропустить стаканчик, – сказал фермер. – У меня дома есть немного виски.

Отец считал, что Питер ушел домой с хромой лошадью, которую продал ему фермер, но мать говорила, что лошадь была хорошая.

Я хотел услышать от Питера подобные истории, поэтому сказал:

– Отец говорит, вы деретесь, как молотилка, мистер Маклауд.

– Да неужели! – с довольным видом воскликнул он.

Он задумался, а потом сказал:

– Твой старик обо мне высокого мнения. У нас с ним всегда найдется время друг для друга. Я слышал, он когда-то был потрясающим бегуном. Я посмотрел на него недавно. Он вынослив, как чернокожий. – И добавил другим тоном: – Так, стало быть, он считает, что я умею драться, да?

– Да, – сказал я и добавил: – Я бы тоже хотел уметь драться.

– Ничего, когда-нибудь научишься. Твой старик может за себя постоять, а ты весь в него. Ты умеешь принимать удары. Если хочешь хорошо драться, нужно уметь принимать удары. Взять, к примеру, передрягу, в которую я угодил с братьями Стенли. Их четверо, и все дерутся, как черти. Я не был с ними знаком, но слышал про них. Один из них – по-моему, Джордж – пошел за мной к черному ходу в пабе и давай меня костерить на чем свет стоит, а когда я вызвал его, он и говорит: «Смотри, я ведь один из Стенли», а я в ответ: «Да плевать мне, что вас четверо. Подавай их всех сюда». И вот только мы сцепились, как подоспели трое его братьев, и я оказался один против четверых.

– И все они набросились на вас? – спросил я.

– Да, все скопом. Я начал наступать, бросил одного на землю, а когда он падал, дал ему коленом в живот и сразу выбил из него дух. Остальные трое задали мне жару, но я все время старался бить ниже груди – это единственный настоящий способ биться на кулаках. Старайся наносить удары как можно ниже. О лице и думать не стоит. Если хочешь его разукрасить, успеешь сделать это, когда измотаешь противника. Ну, уперся я спиной в стену и давай бить то правой, то левой. Трюков у меня в арсенале было мало, но потом я свалил их всех и смылся. Игра не стоила свеч. Слишком дорого мне обошлась. Но победа была за мной. Да, черт возьми! – сказал он, с удовольствием предаваясь воспоминаниям. – Вот это была драка!

Мы проезжали по большой поляне. Полуразвалившаяся изгородь из срубленных на этом участке деревьев окружала выгон, где уже появились молодые побеги и кусты, свидетельствуя о постепенном возвращении леса. Заброшенная, заросшая травой тропа вела от некоего подобия ворот к покинутой хижине, сделанной из коры; тонкие молодые деревца касались листвой ее стен.

Стряхнув с себя задумчивость, Питер вдруг сказал с новым вдохновением:

– Это хижина Джексона. Сейчас я покажу тебе пень, о который молодой Боб Джексон сломал шею. Лошадь понесла и сбросила его, а два месяца спустя старик Джексон, обмотавшись цепью для волов, утопился в пруду. Пруд я тебе потом тоже покажу. До пня уже немного осталось. Вот где-то здесь… ярдах в двадцати от забора. У него на груди была шишка размером с мою голову. Наверное, рухнул прямиком на пень. Так, где он тут? – Он встал на телеге в полный рост, внимательно глядя на выгон. – Вон он. Стой! Стой, говорю тебе.