был лишён поддержки отцом (об отце он впоследствии писал как об «угрюмом невежде», сгубившем его мать, – хотя в конце жизни признавался, что преувеличил его тиранию). Он бедствовал, жил случайными заработками – в том числе и в роли «фельетонной букашки». Но, в отличие от неё, он не оставлял стремления к поэзии и поэтической славе. В 1840-м он выпустил дебютный сборник «Мечты и звуки» – эпигонский по отношению к романтической поэзии (от Пушкина, чьё влияние на Некрасова сохранялось всегда, до Бенедиктова, увлечение которым он счастливо пережил). Этот сборник не имел никакого успеха у читателей и вызвал резко отрицательный отзыв Белинского: «Посредственность в стихах нестерпима». Спустя пять лет тот же Белинский с восторгом прочитает стихотворение «В дороге», которым обычно открываются собрания «зрелого» Некрасова. «В дороге» построено как пространный монолог ямщика, к которому от скуки обращается седок-«барин». Это стихотворение в самом деле знаковое: Некрасов вводит здесь в русскую поэзию живую разговорную речь – не ради стилизации под фольклор, не ради идеализации народной жизни (как это читалось в стихах Кольцова), а во вполне реалистическом ключе:

– Самому мне невесело, барин:

Сокрушила злодейка жена!..

Слышь ты, смолоду, сударь, она

В барском доме была учена

Вместе с барышней разным наукам,

Понимаешь-ста, шить и вязать,

На варгане играть и читать –

Всем дворянским манерам и штукам.

Одевалась не то, что у нас

На селе сарафанницы наши,

А, примерно представить, в атлас;

Ела вдоволь и мёду и каши.

Вид вальяжный имела такой,

Хоть бы барыне, слышь ты, природной,

И не то что наш брат крепостной,

Тоись, сватался к ней благородной

(Слышь, учитель-ста врезамшись был,

Баит кучер, Иваныч Торопка), –

Да, знать, счастья ей бог не судил:

Не нужна-ста в дворянстве холопка!

Один этот отрывок позволяет многое понять о поэтике Некрасова. Помимо ориентации на разговорную речь, это сюжетность, стремление рассказывать истории и тема социального неравенства. В наибольшей степени все эти тенденции будут выражены в поэме «Кому на Руси жить хорошо» – но и вместе, и по отдельности они сказываются во множестве некрасовских стихотворений. В 1840–60-е Некрасов постоянно сочиняет монологи от лица простонародных героев: «Зазнобила меня, молодца, / Степанида, соседская дочь, / Я посватал её у отца – / И старик, да и девка не прочь» («Вино»); «В ключевой воде купаюся, / Пятернёй чешу волосыньки, / Урожаю дожидаюся / С непосеянной полосыньки!» («Калистрат»). С другой стороны, часто он описывает таких героев со стороны: «Мать касатиком сына зовёт, / Сын любовно глядит на старуху, / Молодая бабёнка ревёт / И всё просит остаться Ванюху…» («Проводы»). А в некоторых текстах эти приёмы специально сочетаются. Таково трёхчастное стихотворение «В деревне» (1854). В первой части герой, праздно наблюдающий за воронами, решает послушать, что говорят «две старушонки» у колодца, – а вторая часть резко с этой праздностью контрастирует, не только лексикой, но и ритмом, музыкой стиха:

«Здравствуй, родная». – «Как можется, кумушка?

Всё еще плачешь никак?

Ходит, знать, по сердцу горькая думушка,

Словно хозяин-большак?»

«Как же не плакать? Пропала я, грешная!

Душенька ноет, болит…

Умер, Касьяновна, умер, сердешная,

Умер и в землю зарыт!

Ведь наскочил же на экую гадину!

Сын ли мой не был удал?

Сорок медведей поддел на рогатину –

На сорок первом сплошал!

Росту большого, рука что железная,

Плечи – косая сажень;

Умер, Касьяновна, умер, болезная, –

Вот уж тринадцатый день! ‹…›»

В третьей же части занавес как будто опускается. Перед нами вновь скучающий герой: «Плачет старуха. А мне что за дело? / Что и жалеть, коли нечем помочь?..» И только финальная, зловещая деталь показывает, что в мире после истории старухи что-то изменилось, а душа героя, кажется, обречена. Вороны из первой части были неспроста: «…Вся стая летит: / Кажется, будто меж небом и глазом / Чёрная сетка висит».

Илья Репин. Проводы новобранца. 1879 год[174]

Поэзию Некрасова часто делят на «деревенскую» и «городскую», хотя две эти стихии он замечательно умел сочетать: город и деревня – извечные антагонисты, их сопоставление само по себе создаёт напряжение. Может быть, самое известное стихотворение Некрасова – «Размышления у парадного подъезда» (1858), где описаны «деревенские русские люди», пришедшие к важному петербургскому чиновнику с каким-то прошением и ушедшие ни с чем: «И пошли они, солнцем палимы, / Повторяя: "Суди его бог!", / Разводя безнадежно руками, / И, покуда я видеть их мог, / С непокрытыми шли головами…» Как и в «Рыцаре на час», поэтическое впечатление (а «Размышления…» были написаны, что называется, с натуры) – повод для патетического монолога, который доходит до предельно высокой ноты:

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал?

Стонет он по полям, по дорогам,

Стонет он по тюрьмам, по острогам,

В рудниках, на железной цепи;

Стонет он под овином, под стогом,

Под телегой, ночуя в степи;

Стонет в собственном бедном домишке,

Свету божьего солнца не рад;

Стонет в каждом глухом городишке,

У подъезда судов и палат.

Выдь на Волгу: чей стон раздаётся

Над великою русской рекой?

Этот стон у нас песней зовётся –

То бурлаки идут бечевой!..

Волга! Волга!.. Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,

Как великою скорбью народной

Переполнилась наша земля…

Обратим внимание, как Некрасов, который якобы «вообще не знал, что такое просодия» (Святополк-Мирский), выстраивает звучание и синтаксис этого монолога. Здесь работают его любимые повторы-анафоры («Стонет он… Стонет он…»), протяжная, громогласная звукопись («Волга! Волга! Весной многоводной…»), развёрнутый отрицательный параллелизм («Ты не так заливаешь поля, / Как великою скорбью…» и т. д.).

Пётр Бучкин. Иллюстрация к поэме «Кому на Руси жить хорошо». 1921 год[175]

Размышления над тяжёлой крестьянской судьбой, в том числе женской, – в самом деле частая тема некрасовских стихотворений и поэм («В полном разгаре страда деревенская…», «Орина, мать солдатская», «Мороз, Красный Нос»), а народная, крестьянская речь – доминанта и таких стихотворений, как «Зелёный Шум», и таких больших поэм, как «Коробейники», «Крестьянские дети» и, конечно, «Кому на Руси жить хорошо», где Некрасов порой прибегает к прямым цитатам из народных песен, цитирует пословицы и поговорки. Герои этой последней поэмы Некрасова –