веки, набухшие от желания. Я буквально слышу ее пульс. И когда Эми переводит дыхание, я, не выходя из нее, перекатываюсь, так что она оказывается на спине. Опираюсь локтями на постель и на миг замираю.

– Хочешь помедленнее? – спрашиваю я. Она мотает головой и глядит на меня так невинно, что я вздрагиваю – вздрагиваю прямо в ней. Рыжие волосы разметались по белым простыням.

– Хочешь поделикатнее? – Я стискиваю ее пальцы. Она снова мотает головой, и тогда я отпускаю себя и возобновляю резкие толчки. Эми мгновенно начинает стонать.

– Скажешь стоп, если я слишком увлекусь, – предупреждаю я и вхожу еще глубже. Эми зажмуривает глаза, однако мотает головой в третий раз. Хотя рот приоткрыт, словно она хочет возразить, с губ не срывается ни единого слова. Только лишь безмолвная мольба, когда я чуть вынимаю член, и стон, когда опять его всаживаю. Как мне нравится слушать Эми и наблюдать за ней, когда она обнажает все свои чувства! Причем ей всего недостаточно; она извивается, надеясь, что будет еще лучше. Тогда я задействую палец и ласкаю ее в такт со своими толчками, пока не ощущаю, что она сдавливает меня все крепче. Стоны звучат тише, а в завершение Эми лишь беззвучно приоткрывает рот. Она действительно кончает. Я мог бы взорваться от одного этого, но выжидаю еще секунду. Затем вторую, третью и четвертую и возобновляю движение, пока тело Эми буквально не начинает плавиться. Лишь тогда сгребаю ее в охапку и делаю еще пару толчков. Потом падаю на нее, глажу по голове, начинаю целовать ключицу, уголки рта, зарываюсь лицом в скомканные простыни и кричу матрасу о своем наслаждении.

…Первое, что я снова осознанно воспринимаю, – пальцы Эми. Легкие пальцы, которые вычерчивают круги на моей покрытой мурашками спине. Жду, пока к голове прильет достаточно крови, чтобы вернулась способность мыслить, и хочу выйти из Эми. Она вздрагивает. Тогда я придерживаю презерватив рукой и осторожно скатываюсь с девушки.

Она так и лежит без движения. Рыжие волосы разметались на сбитых простынях. Глаза закрыты, на губах улыбка. Дышит тяжело. Полный распад… Мы с ней – хаос. Хаос, который мне нравится все больше.

Я на секунду исчезаю в ванной, чтобы выбросить презерватив. А когда возвращаюсь, Эми, открыв глаза, смотрит на меня.

– Все хорошо? – Я убираю с ее лица прядь волос.

– Все замечательно, – шепотом отвечает она.

– Спроси меня о том же. – Я беру подушку и кладу себе под грудь, чтобы было удобнее видеть Эми, лежа на животе.

– Все хорошо? – спрашивает она.

– Лучше не бывает, – говорю я. Эми хохочет и снова смыкает веки. Я протягиваю руку, чтобы потрогать веснушки. Она морщит нос, не открывая глаз. Ресницы такие длинные, что касаются щек.

– Что ты делаешь?

– Соединяю точки, – объясняю я. – Хочу видеть, куда это нас заведет.

– А в конце появится картина?

– Нет. – Я задумчиво сдвигаю брови. Мой указательный палец все еще бродит по лицу Эми, от одной точки к другой – сперва к подбородку, затем снова выше, через поблекший синяк на виске. Зигзагами, вдоль и поперек. – Думаю, тут зашифровано тайное послание.

Эми хохочет и отталкивает мою руку.

– И что же написано на моем лице?

– Написано, что у тебя только что был лучший секс в твоей жизни, – широко улыбаюсь я.

Эми опускает ладонь мне на голову, чтобы взъерошить волосы. Я поспешно сдвигаюсь вперед, чтобы ее пальцы вместо головы попали на лопатки, а мои губы коснулись единственной веснушки на подбородке.

– Не так близко, – просит Эми, видя, что я не закрываю глаз.

– Почему? – спрашиваю я. Вообще-то я уже видел все ее места.

Эми ощупывает щеку и прикрывает ладонью от моих губ.

– Ты не любишь свои веснушки? – догадываюсь я и морщу лоб.

– Нет. – Она отталкивает мои губы и проводит рукой по переносице, словно хочет сама соединить точки. – Я их люблю. Они маскируют мои шрамы.

– Какие шрамы?

– У меня… есть сотни точек, где кожа не покрывается загаром. Потому что я полжизни расцарапывала лицо.

– Истинная красота именно потому является красотой, что неидеальна, – объясняю я. – Искусство без углов и граней не имеет души. Идеальная картина никого не впечатлит. И наоборот, у зрителя перехватит дыхание, когда что-то – порой достаточно мелочи – выделяется из ряда. Отличное от других. Нестандартное. По-моему, веснушки, синяки, татуировка, вот такие полосы, – я обвожу светлые линии на ее бедрах, – принадлежат к самым выдающимся вещам. Ты приходишь в мир как практически чистый холст и лишь затем обретаешь цвета.

– Узнаю художника, – улыбается Эми.

Я подмигиваю ей. И тут вспоминаю то, о чем уже давно хотел рассказать.

– Кстати, меня тут на днях кое-что заинтересовало… ну, насчет аэрозольных красок. Конечно, я сперва израсходую старые, однако затем начну сотрудничать с одной фирмой, которая в качестве альтернативы предлагает экологичное производство. Они принимают пустые баллончики, а после снова их заполняют или еще как-то используют. Тебе лучше знать, – пожимаю я плечами.

– Осторожнее, а не то станешь таким, как я, – говорит Эми. Хотя я точно вижу, что информация привела ее в дикий восторг. Я к ней прислушался! Потому что я вижу ее мечты.

– Никто не любит активистов‐всезнаек, – предупреждает она.

– А я люблю.

Так просто. Потому что это правда.

Глава 25

Эми

Мое сердце подпрыгнуло, и глупые Lepidoptera, то есть чешуекрылые, тоже затрепетали в животе. Я избегаю называть их бабочками; это было бы более легкомысленно, чем все, что я натворила в последние недели. Потому что «я люблю» или «мне нравится» может значить все, что угодно. В том числе и… ничего. Я не знаю точно, что Эзра сейчас хотел сказать. Однако именно в эту минуту исчерпан лимит моего доверия. Конечно, я не настолько глупа, чтобы поверить, будто произошло нечто неординарное, хотя и близка к тому, чтобы лопнуть от счастья… или заплакать. Это не я, это лишь окситоцин в мозгу. Он заставляет меня искать близости Эзры и не бояться, хотя теперь, после полета в зенит, я теоретически могу упасть еще ниже. А оттуда падать страшнее, чем с верхней площадки строительных лесов у главного офиса «Статуса». Зато допамин все же отвлекает меня, уговаривает, что я могу быть беспечной и счастливой; и в то же время по венам струится адреналин, все электризует и окунает в блестки. Тем не менее коктейль из гормонов скоро иссякнет; мы оденемся и будем неловко переминаться с ноги на ногу рядом друг с другом. Снизится уровень эндорфинов, и ты уже не будешь порхать в облаках. Чистая иллюзия, что после одного поцелуя пьянеешь настолько, что задумываешься о доверии. Или когда спать вместе так чудесно, что резко начинаешь путать секс и удовольствие с чувствами и защищенностью. Мне хватает ума знать свое тело и его примитивные образы мышления. Поэтому