К а т я. Ну, неудачно сказала, я извиняюсь… Понимаете, мне и хочется и надо все знать про вашего Женю. Все… Вот, например, что у него с ногой?

З а м я т и н а. Его сбила машина, когда он кончал десятый класс…

К а т я. Да-а? А я думала — от рождения…

З а м я т и н а. Нет, от рождения у него заскок, который привел к этому несчастью… Было доказано, что шофер не виноват, что ситуация возникла исключительно по вине пострадавшего… Даже мне смогли это доказать, представляешь? И я еще сказала шоферу: спасибо, голубчик, что изловчились не убить его…

Пауза.

У тебя пластинка кончилась.

К а т я. Плевать.

З а м я т и н а. Очень он, по-твоему… неполноценный?

К а т я. Да я не поэтому спросила! Вы моего отношения не знаете… Это я, наверно, перед ним неполноценная, но только не он передо мной!

З а м я т и н а (простецки). Что, влюбилась-таки?

Катя молчит.

Да… Сейчас тебе, по-моему, верить можно. Я сравниваю с твоим вчерашним показом…

К а т я. Так то ж показ… Еще бы! Вы с Женей оба хотели — ну я и старалась, изображала…

З а м я т и н а. Постой, что значит «вы хотели»? А ты? Ты уже о театральном училище не мечтаешь, охладела, что ли?

К а т я (рассеянно улыбаясь). Почему, мечтаю…

З а м я т и н а. Странная интонация.

К а т я. Нет, правда, мечтаю… Еще как! Все ведь теперь на этом сходится, на Москве то есть. Извините, надо все-таки поставить пластиночку… (Убежала.)

З а м я т и н а. А если б Женя был из Макеевки? Надо понимать, Макеевка стала бы крупнейшим театральным центром…

Новая пластинка исполняет «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке…».

К а т я (вернулась). Ксения Львовна, мне на берег надо, вы посидите? Там пионерлагерь привели на праздник Нептуна. И под это дело они взяли у меня инвентарь без расписки… Если не проследить — растащат, понимаете?

З а м я т и н а. Катюша, мне хорошо у тебя… Хочешь, я буду менять пластинки, развлекать население?

К а т я. Если вам не трудно, конечно. Но я буду бегать туда-сюда… Мне еще инструкции читать — по оказанию первой помощи утопленникам… (Убежала и снизу крикнула.) Ксения Львовна, Женя идет!

З а м я т и н а. Ну и прелестно… Мы с ним будем на подхвате у тебя… (Перебирает пластинки, в беспорядке разложенные повсюду, и вторит певице с ироническим кокетством.) «Да как же это вышло-то, что все шелками вышито судьбы моей простое полотно…»

Появляется  Ж е н я.

Ж е н я. Ты что здесь делаешь… одна?

З а м я т и н а. Здравствуй, внучек, здравствуй, пропащий… Меня оставили, я вот сижу… «На злобу неответная, на доброту приветная, перед людьми и совестью права…»

Ж е н я (перебирает пластинки). Сколько пластинок — и ни одной существенной…

З а м я т и н а (с пафосом). Вот именно! Почему бы тут, на пляже, не исполнить скрябинского «Прометея»? Или «Реквием» Верди?

Ж е н я (игнорирует). Куда ты делась вчера? Оказывается, вы с Катей запирались в кинозале, она читала. А потом?

З а м я т и н а. Потом я была на шестом этаже, там собрались видные мастера покера… Погоди, надо теперь поставить вот это: женщины будут с большим подъемом, я думаю, загорать под песенки Штирлица! (Заводит пластинку из «Семнадцати мгновений весны».)

Ж е н я. Ну полно, Ксеня, мне же хочется знать твое резюме… Я пытал Катю, но она только пожимает плечами…

З а м я т и н а. Ну и я могу пожать.

Ж е н я. То есть?

З а м я т и н а. Если ты считал, что при рождении ее поцеловала фея театра, то это не так. «Чур, твоя ошибочка», как говорят дети. Но девчонка она хорошая, даже лучше, чем я думала.

Ж е н я. Какая она девчонка, расскажу тебе я! Тебя просили о другом… Как это понять — насчет поцелуя феи?

З а м я т и н а. Так и понять. Ну нету там актерских дарований — есть симпатичная мордочка, хорошая фигурка. А естественность сразу пропадает, как только она вылезает на сцену! Деревенеет наша Катя, хоть плачь.

Ж е н я (помолчав). Что же будет?

З а м я т и н а. Вот решай, твоя ведь затея. Ты столько истратил пороху, раздул такое, что теперь дороги назад нет, я не представляю… Она ведь уже совершенно настроилась на Москву, и я подтвердила, что ей можно остановиться у нас… Я дую в унисон тебе! Вдунуть талант в нее не обещаю, но попробую сделать так, чтобы комиссия не была шокирована моей просьбой. Тут, конечно, больше возни с членами комиссии, чем с ней… Но это уже не твоя печаль… Знаешь, вчера после моих слов о том, что ей можно пожить у нас, она схватила мою руку и давай целовать.

Ж е н я. О черт! «Пожалуйте-с ручку-с!»

З а м я т и н а. Да, способ выражения — так себе, но само чувство… Надо было видеть ее… Ладно, ты только не скисай… Это я должна была скиснуть: ты ведь сулил мне ее артистизм, вагон артистизма! Нету его… И что же? Оставить девочку с носом? Столкнуть ее с лестницы-чудесницы, по которой она поднималась уже, сияя от счастья? Не знаю… Председатель комиссии в этом году, слава богу, мой должник, я его так выручила недавно — век будет помнить.

Ж е н я. Ксеня, ты просто не отдаешь себе отчета… Если твой приговор окончательный и обжалованию не подлежит, тогда Катю надо ведь отговорить! Ведь она сломается в этом деле, для которого у нее нет данных…

З а м я т и н а. Ну, так уйдет с третьего курса, с четвертого… А может быть, и нет! Если она цепкая, с характером, с честолюбием — и не уйдет, и не сломается. Этого никто не может знать, короче говоря. Лотерея!

Ж е н я. У меня голова начинает трещать. Председатель комиссии — твой должник… И он увидит в Кате то, чего в ней нет?

З а м я т и н а. Ага, я пропишу ему такие очки… Ну что, что ты смотришь? Пожалуйста, я могу ничего не делать, баба с воза — возу легче… Но ты же сам охмурил девчонку!

Ж е н я. Я верил! Она сказала, что с детства ее влечет театр, и только театр, что нет для нее другой судьбы…

З а м я т и н а. Ну так дадим ей эту судьбу испробовать, есть такая возможность… Половина членов комиссии — мои друзья… К тому же на собеседовании Катя их умилит, рассмешит чем-нибудь… В общем, теперь ты уже в это не лезь.

Ж е н я. Слушай, я ведь считал, как и тысячи других простаков, что ты — художник! А ты… прости, я сейчас не выбираю слов, ты будто всю жизнь работала в комиссионном магазине!

З а м я т и н а. Нет, вы подумайте! Я иду хлопотать за его девочку, за его любовь, а он… Мне еще моя бабка говорила: хочешь не иметь претензий, не делай людям добра! Женя, а кем я была, когда таскала твоим врачам коньяки, и шоколадные наборы, и пропуска на все премьеры? Тоже комиссионщицей? Врешь! Я была бабкой, у которой лежит в хирургии любимый внук! Я бы всю эту