рассказывать о своем саде. О том, с какой любовью его мать выбирала и высаживала деревья и цветы, как долгие годы сад стоял заброшенным и печальным, как его младший брат пришел вместе с весной и принес в него жизнь и радость.

«Я рад, что мы встретились впервые именно в саду, – так закончил он письмо, – ведь это место, где красота и гармония природы существуют наравне с искусностью рук и глубиной разума человека. Льщу себя надеждой увидеть вас вновь среди цветов и под луной»[226]. Замер с кистью над бумагой, едва не смалодушничал в желании переписать окончание письма – вдруг слишком откровенно? – но оставил как есть. Чжан Сяомин поймет, а что подумают другие, не столь важно. Наверняка ее родители – мудрые и понимающие люди, другие не смогли бы воспитать такую дочь.

Ответ пришел уже через два дня. Многие, Сяньцзань был уверен, сочли бы такую поспешность неприличной для девушки, но Чжан Сяомин с самого начала показала себя равнодушной к мнению окружающих, и такой скорый ответ говорил лишь о том, что и она заинтересована в общении. Приободрившись, Сяньцзань развернул письмо и воодушевился еще больше с первых же строк. Дева Чжан сообщала, что очень благодарна за письмо и прочитала его с удовольствием, а еще о том, что в дальнейшем писать ей можно без стеснения, ведь отношения с родителями у нее вполне доверительные и переписку они читать не будут. Рассказывала о саде у своего дома: «Разумеется, ему не сравниться ни с садом господина Мэна, ни с вашим – вижу его как наяву после ваших историй, – но он тоже хранит особое очарование. В семье, где один из супругов заклинатель, само течение жизни – как слияние двух миров, как встретившиеся в ночном небе звезды, сошедшие с привычного пути ради взаимного притяжения. Главное украшение нашего сада – фонтан в виде головы дракона, а дорожки посыпаны разноцветным песком, который матушка смешивает сама, добиваясь нужных оттенков; отец же выращивает здесь лекарственные травы и продает окрестным целителям. Конечно, это не линцао, их секреты надежно хранят в клане Хань Ин, но заклинатели должны делиться с простыми людьми тем, чем могут». Напоследок Чжан Сяомин попросила рассказать больше о Хофэе, родном городе Сяньцзаня. И торговец крепко задумался.

Вынужденный рано повзрослеть и взять на себя заботу о семье, он был лишен многого из жизни молодых людей своего круга. Редко получалось выбраться с братьями за город – запустить воздушного змея, поиграть в цзянцзы или цуцзюй[227], – и гораздо чаще развлечениями служили книги, вэйци[228] или сянци, привезенные матерью из родового поместья Мэн. В вэйци и сянци из братьев Си лучше всего играл Иши, Сяньцзань же был знаком с правилами лишь на уровне, достаточном, чтобы составить брату партию. И вот теперь он осознал, что очень давно не видел вокруг себя ничего, кроме дома, лавки и дороги в монастырь Тяньбаожэнь или столицу. Отчего-то стало совестно, и Сяньцзань порадовался, что дева Чжан не видит краски смущения на его лице.

На следующий же день торговец запряг лошадь в повозку и отправился в поездку по окрестностям. Он с удивлением обнаружил, как, оказывается, хорош Хофэй летом: лежащий посреди лесистых холмов, как драгоценный самоцвет в глубокой чаше, окруженный цепью небольших озер, по берегам которых яркими пятнами разбросаны сады, с притаившимися в тени легкими качелями, крошечными придорожными святилищами Дракона и Феникса, каменными сторожевыми башнями на въезде и выезде из города… Сяньцзань впервые за долгое время дышал полной грудью, подставляя лицо ветру, здесь, за городскими стенами, несущему прохладу, а не жар и запахи многочисленных мастерских и закусочных, и очень хотел жить. Прямо здесь, прямо сейчас.

В письме он описал подробнейшим образом все, что видел в ходе прогулки и помнил из рассказов родителей и знакомых, а к письму приложил найденный на берегу одного из озер красивый темно-зеленый камень с красными прожилками. Названия он не знал: в камнях, в отличие от тканей, не разбирался – и с радостным удивлением прочитал в новом письме, что ему попался сюэдиши[229]. «Есть легенда, – писала Чжан Сяомин, – что Лазурный Дракон когда-то был влюблен в смертную девушку и собирался уже забрать ее в Небесные сады и сделать своей женой, когда она погибла; безутешный бог превратил землю, где она умерла, в камень. Потому сюэдиши – зеленый как трава, на которой умерла возлюбленная дракона, а красные прожилки его – кровь девушки, застывшая под действием драконьих чар. С той поры сюэдиши считается камнем жизни, здоровья и процветания, ведь Лазурный Дракон вложил в него всю свою любовь к той девушке и память о ней. Не сомневайтесь, господин Си, я оценила ваш подарок».

Минуло две недели оживленной переписки, и Сяньцзань уверился, что ему жизненно необходимо встретиться с Чжан Сяомин. Если он хотел просить ее стать его женой (а он хотел, это желание вошло в его мысли и чувства естественно и незаметно, как воздух или цветочный аромат), он должен был обсудить это в первую очередь с ней, а потом уже обговаривать детали с ее родителями. Однако, несмотря на все вольности в письмах, просто так увидеть девушку он не мог. Нужен был повод. И этот повод подсказал господин Мэн, когда Сяньцзань выбрался к нему в поместье попросить совета в своей беде.

– Наступило самое жаркое время года, озера вокруг Хофэя вот-вот покроются цветущими лотосами. Я как раз собирался вывезти супругу на лодке полюбоваться ими, почему бы не позвать с собой дорогого племянника и чету Чжан? – по-доброму усмехнулся дядюшка.

В назначенный день Сяньцзаню в который раз за последнее время стало стыдно: лотосы цвели каждый год, а он и не помнил этого нежного бело-розового покрывала, рассыпанного по казавшейся особенно темной воде – будто всю свою прозрачность и пронизанное солнцем сияние она отдала пышным изящным цветам, неумолимо пробивающимся сквозь ил навстречу свету. Правы были братья, сетовавшие на то, что он уделяет работе чересчур много времени, ох как правы…

Богато украшенная лодка семьи Мэн медленно продвигалась по полуденному озеру; напоминавшие веера паруса были свернуты, гребцы осторожно переставляли весла, опасаясь навредить льнувшим к расписным бортам цветам. Господин Мэн с молодой супругой и чета Чжан расположились на корме, скрывшись под полотняным навесом; Сяньцзань слышал их негромкую светскую беседу и тихий звон кувшинов с напитками, едва уловимый плеск воды и мягкий шелест одежд на ветру, но все это было таким незначимым, эфемерным, неощутимым. Далеким. Внимание против его воли оказалось приковано лишь к деве Чжан: пляшущим по чистому лицу отсветам от красного бумажного зонта, лукавому взгляду из-под ресниц, белому ханьфу, одеяние под которым розовело не хуже лотосовых лепестков. В голове Сяньцзаня было легко и пусто, а сам он – заворожен. Чжан Сяомин напоминала цветочную фею, покровительницу поэтов и музыкантов, но он не был ни тем, ни другим, и на ум ему не шли даже чужие стихи… Однако оторвать взгляд он не мог – как и произнести вслух то, для чего отозвал ее в сторону.

Дева Чжан заговорила первой – как и в тот памятный раз.

– Господин Си, – ее голос шелком вплелся в шелест волн, – лотосы – удивительные цветы. Прячутся в сумерках, но распускаются с рассветом и благоухают тем сильней, чем жарче солнце. На суше много чудесных цветов, соперничающих друг с другом в красоте, но на глади озер и в речных заводях сравнится ли кто-то с лотосом?

– Насколько мне известно, лотос – не вполне цветок, – голос предательски охрип, Сяньцзань прокашлялся. – Цветы всего лишь цветут, а после увядают, лотос же полезен. Однако и злаком его назвать нельзя – до того он прекрасен.

Чжан Сяомин тихонько засмеялась.

– О, крестьяне, философы и поэты ведут этот спор веками. Зерна лотоса порой заменяют муку, корни кладут в салаты и супы, в листья заворачивают начинку для блюд, они же могут служить чашами для напитков. А еще знатные дамы кладут мешочки с чаем в живые цветы лотоса на ночь, и к утру он приобретает дивный тонкий аромат. Вы когда-нибудь пробовали лотосовый чай, господин Си?

– Жаль вас разочаровывать, но нет.

– Ну что вы, я не разочарована, напротив. Значит, жизнь вполне способна приятно вас удивить. Знаете, благородные