Молодой монах давно уже был морально готов, как говорится, питаться на ветру и спать на росе[232] – в конце концов, он не собирался провести в монастыре всю жизнь, да и впереди их ждали безлюдные, заброшенные земли. Больше всего он переживал о том, как они минуют ночью башни, не свернув себе шеи; однако Цю Сюхуа, вероятно, видела в темноте: шла уверенно, хоть и не быстро, и шума издавала не больше, чем горный ветер, чьи порывы, несмотря на время года, выстуживали тело даже под теплой курткой. На покупке хотя бы пары стеганых вещей настояла именно заклинательница, и Ючжэнь уже не удивлялся, откуда ей известно столь много о жизни в горах и их суровой погоде.

Они шли всю ночь, день, по настоянию Цю Сюхуа переждали между камней на склоне – отсюда их все еще могли заметить дозорные с башен, – а ночью снова отправились дальше. Лишь к следующему утру девушка облегченно выдохнула:

– Добрались, теперь нас точно не найдут! – и указала на проход между скалами, явно тронутый рукой человека: стены были обтесаны почти до зеркальной гладкости, а справа – высечено изображение тигра.

– Само собой, ведь нас защитит сам Белый Тигр, хранитель запада! – улыбнулся Ючжэнь. Заклинательница резко помрачнела и юркнула в проход, не удостоив спутника и взглядом.

В полукруглой нише были устроены каменные скамьи и подобие очага, и путники смогли даже поспать пару ши. С рассветом вновь отправились в путь.

Дорога продолжала подниматься, но древние каменщики сделали ее настолько удобной, насколько могли, и ноги уставали далеко не так сильно, как можно было ожидать. За очередным поворотом открылось ущелье, по форме напоминающее чайную пиалу. Полдень еще не наступил, и большая часть ущелья тонула в густой зеленой тени, расцвеченной, словно брызгами краски, пятнами цветов. У входа в долину на страже застыли можжевельник и шиповник; еще Ючжэнь узнал бересклет крылатый – с ядовитыми плодами, но невероятно красивыми листьями с красным отливом, – несколько видов орхидеи, среди которых фиолетовыми свечами высились соцветия шалфея. О многом говорил и запах – еще полный ночной прохлады, но разогревающийся с течением дня, собирающий, как в букет, душистые, пряные и ароматно-тонкие нотки. Так пахнет лишь в тех местах, где к природному разнообразию искусная рука добавляет не только красивые, но и полезные растения. Так пахло в садах целителей монастыря Тяньбаожэнь…

– Где мы? – вырвалось у Ючжэня.

– Неважно. – Цю Сюхуа смотрела только вперед. – Уже много лет здесь нет людей. Только травы, птицы и зверье.

Она была права, но только отчасти: в зарослях по бокам дорожки, выложенной светлым камнем и связывающей два конца ущелья, действительно шуршали мыши и ежи, а на тис, ядовитый от корней до кончиков листьев, взбиралась отважная краснобрюхая белка, однако птиц юный монах не заметил, сколько ни всматривался в кроны деревьев и высокое небо, сколько ни вслушивался в звуки раннего утра.

– Птиц тут нет, – произнес он вслух. – Удивительно. Почему бы им не жить привольно, если люди покинули эти места? Но небо мертво, как и скалы вокруг, и зверей крупнее зайца я пока не встретил.

Цю Сюхуа остановилась, прищурившись, оглядела ущелье – словно взглядом пронзила каменные стены. Пошла дальше, снова остановилась, снова огляделась…

– Духов тут тоже нет, – задумчиво бросила она, – ни зловредных, ни нейтральных. Ладно чимэй или ванмэй, но я даже следа ванлян не ощущаю. Такое впечатление, что и энергия ци здесь течет как-то не так. Странно, мне говорили, что… – Она осеклась, бросила на Ючжэня хмурый взгляд и ускорила шаг.

Ущелье путники миновали только к вечеру. Дорога уходила дальше, в очередной проход, и стены почти смыкались над головой. Цю Сюхуа шла шагах в десяти впереди, Ючжэнь же немного отстал, рассматривая сглаженную временем резьбу на скалах – помимо изображений тигра там встречались хищные птицы, травы и цветы. Внезапно словно порыв ветра пронесся навстречу: Ючжэнь невольно заслонился рукавом от пыли, но тут же опустил его – ладони не коснулось дуновение воздуха, волосы не пошевельнулись. Что за ветер такой? И тут его повело в сторону, да так, что Ючжэнь еле успел выставить руку – опереться о скалу, иначе упал бы. Мышцы загудели от толчка, в глазах потемнело, дрожь прошла по телу, как при лихорадке, и отчего-то остро заныли зубы.

Длилось это, по ощущениям, не более кэ. Проморгавшись и несколько раз глубоко вздохнув, Ючжэнь позвал спутницу, но ответа не получил. Смутно видимая в сгустившихся сумерках девушка лежала ничком на тропе без движения. Подбежав, Ючжэнь перевернул ее на спину. Лицо Цю Сюхуа было почти бескровным, сердце билось с перебоями, глаза закатились, дыхание хрипело и прерывалось. Подхватив заклинательницу на руки, молодой даос поспешил вперед в поисках места для ночлега. За проходом вверх вела лестница с широкими ступенями, закончившаяся ровной площадкой из каменных плит. Со всех сторон наступала трава, отвоевывая себе прежние владения, прорастая между плитами с неотвратимостью течения времени; над головой в темнеющем небе выгнулась арка с провалом в центральной части, а за ней смутно угадывались очертания кустов.

За аркой Ючжэнь замер и прислушался. Где-то справа в зарослях журчала вода; за живой изгородью обнаружилась поляна длиной около иня, которую пересекал быстрый ручей. Чьи-то умелые руки окружили русло каменным бортиком, вода по пути наполняла большую чашу, переливалась через край и убегала куда-то вперед, в непривычно тихую ночь. Здесь не было слышно птиц, и ветер не тревожил замерших листьев и ветвей.

Бережно уложив Цю Сюхуа на берегу ручья, Ючжэнь занялся разведением костра. Хвороста вокруг не нашлось, и юноша, шепотом попросив прощения у духов деревьев, наломал живых веток; когда костер разгорелся, поставил кипятиться в медном котелке воду для отвара. Потеплее укутав дрожащую в ознобе Цю Сюхуа, Ючжэнь тщательно проверил пульс и движение ци в ее теле.

«Озноб, нарушение сердечного ритма, бледность, отток крови от поверхности кожи… Похоже на простуду, но нельзя заболеть в один миг, если с утра был совершенно здоров. Налицо истощение энергии ян; отсюда переизбыток инь, вызывающий озноб. Что случилось – неясно, но от озноба в любом случае хорош тертый корень имбиря, еще можно добавить хвойник, он наладит работу сердца…»

Привычные рассуждения про себя успокаивали; надавив на нужные акупунктурные точки, Ючжэнь постарался упорядочить течение ци в теле, направив излишки к поверхности кожи; готовый отвар бережно остудил и влил несколько ложек в приоткрытые губы Цю Сюхуа. Постепенно ее дыхание выровнялось, обморок перешел в глубокий сон, и Ючжэнь облегченно выдохнул, вдруг осознав, насколько же напряжен был все это время.

Теперь, когда опасность миновала, ему стоило уделить внимание и себе.

За хлопотами он и думать забыл, что странный порыв воздействовал и на него; оставленное же без должной заботы тело теперь отзывалось слабостью и дрожью в мышцах. Рассудив, что вреда точно не будет, Ючжэнь выпил отвара и сам, добавив в него сушеный корень шалфея и мяту – для успокоения, – и в который раз с грустью подумал о том, как хорошо было бы разбираться в травах-линцао. Внезапный недуг Цю Сюхуа явно духовной природы, здесь лучше всего помогут именно духовные травы, но без необходимых знаний сделать ничего нельзя. Быть может, когда откроется правда о гибели Шоуцзю и в семью Си вернется покой, Ючжэню удастся найти кого-то из совершенствующихся, согласного поделиться тайнами траволечения… В любом случае путешествие в десять тысяч ли лучше прочтения десяти тысяч книг, он уже знает о траве иньсе, а раньше не было и этого. «Надеюсь, со следующей травой я познакомлюсь не после очередного ранения», – с усмешкой подумал Ючжэнь, устраиваясь на ночлег с другой стороны костра.

Проснулся он резко, будто с глаз одним рывком сдернули пелену. Судя по медленно светлеющему небу над вершинами деревьев, наступил или самый конец ши Тигра, или самое начало ши Кролика[233]. Кругом было по-прежнему тихо, лишь умиротворенно журчал ручей. Цю Сюхуа крепко спала, завернувшись в плащ с головой. Чувствуя себя отдохнувшим, Ючжэнь решил заняться своим внешним видом: монаху надлежало держать в порядке не только душу, но и тело. Захватив котомку