Вадим уехал. Я не стал провожать его, он не позволил мне. Он вышел за калитку, а я стоял на крыльце и смотрел ему в спину. Долго. Потом вернулся в дом, сел на диван. Пружины скрипнули, и я ощутил пустоту. Я вспомнил, как встречал Вадима, как хотел кричать на весь мир — это мой сын! Как хотел прыгать от счастья и… как теперь хочу плакать — навзрыд. В такие минуты очень жалеешь о том, что не имеешь права позволить себе отлить печаль слезами. Вроде бы так просто: отдался чувствам, выплакался, полегчало, но вдруг вспоминаешь, что ты мужчина и что надо быть сильным. Вот только кому это надо… Или напиться вусмерть, использовать этот старый способ ухода от проблем, от чувств, от всего мира, и в пьяном забытьи взять верёвочку, натереть её мылом, а потом жаловаться Господу на друзей, на врагов, на него самого лишь бы открыл ворота…

Загудел телефон. Кому я ещё понадобился…

— Здравствуй, сынуль.

— Мама? Привет.

— У тебя что-то случилось?

Вот каким чувством она чувствует? Едва начнёшь склонять себя к чему-то неправильному, как она возникает из ниоткуда, словно ангел-хранитель, и те горькие мысли, которые только что тлели в твоей голове, норовя превратиться в адское пламя, гаснут и уходят прочь. Наступает спокойствие, пусть ненадолго, пусть на короткое время, но ты успеваешь смириться с бытием и начинаешь жить дальше. Да, мама есть мама, всё то она чует, видимо, пуповина, сколько её не режь, до самого смертного часа сковывает мать и дитя.

— Нет, мам, всё нормально.

— Как Вадим?

— Вадим уехал.

— Уехал?

— Ну да. Занятия начинаются. Он же в институте учится, если ты забыла.

Конечно, она ничего не забыла. Но в ответ на мамины заботы почему-то чаще отвечаешь дерзостью, чем признательностью, мгновенье спустя понимаешь свою неправоту, коришь себя, но смелости признаться в этом не хватает — разве что оправдаться.

— Устал я, голова болит.

— Выпей таблеточку и отдохни. Станет лучше.

— Хорошо, так и сделаю.

Я лёг на диван, закрыл глаза. Самое время последовать маминому совету: поспать и, проснувшись, с новыми силами начать жить. Как там в сказках говорится? Утро вечера мудренее. Но сейчас и есть утро, куда уж дальше мудрить. Да и спать не хочется. Лучше заняться чем-то полезным, отвлечься, в огороде покопаться или снова сесть за роман. Или на подловку слазать.

Точно! Слазать на подловку. Давно собирался это сделать, так почему не сегодня?

Я поднялся и вышел в сени. На глаза попалась раскладушка. Одеяло заправлено и натянуто, в головах на табуретке сложенные стопкой книги. Когда только Вадим успевал их читать? Я пробежался взглядом по корешкам: Чехов, Куприн, Довлатов… Библиотека у меня небольшая, но к стыду или к счастью, в ней не только классики, в ней вполне хватает одноразовых, развлекательных, тех, которых ныне принято называть бестселлерами, и мне было приятно отметить, что таковых в стопке не оказалось. Вот будет весело, если Вадим в самом деле станет литературных критиком. Представляю такую картину: статья в каком-нибудь приличном журнале, на фотографии Вадим, уже поседевший, в очках, с бородкой, и название статьи крупным курсивом «Как я открыл талант своего отца». Действительно весело.

Я взял книги, поставил их на полку, потом убрал постельное бельё и сложил раскладушку — пора вернуть её хозяевам. Вадим уехал и ей незачем тут стоять, занимать место и напоминать мне о том, о чём надо забыть. А на подловку в другой раз слажу.

Увидав меня, Люська сразу спросила:

— Уехал что ли?

— Уехал.

— А что кислый такой?

— А ты как думаешь?

— Понятно, — и кивнула на раскладушку. — Ставь здесь. Лёшка вернётся, отнесёт в чуланчик.

— Да я сам могу, чего Лёху напрягать.

— Ставь, не переломится.

Я прислонил раскладушку к стене, собрался уходить, но Люська ухватила меня за рукав и спросила с участием:

— Ром, может зайдёшь? Я пельмешек накрутила, покушаешь. Сметанка у меня свежая, молочко.

Наверное, в иной ситуации я бы согласился не задумываясь, Люськины пельмени борщу ничуть не уступали. Но только не сегодня. Нет. Не хотелось ни пельменей, ни сметаны, ни луарских устриц. Единственное желание — сесть в беседке с бутылкой пива и тупо смотреть в небо.

— Спасибо, Люсь, позавтракал уже. Золотая ты женщина. Жаль, не моя.

— Лёшке такого не скажи, — она усмехнулась. — А то он с виду смирный, но ревнивый — страсть.

— Все мы с виду смирные. Ладно, Люсь, спасибо тебе ещё раз.

— Как знаешь. Но если что, заходи, я весь день тут. И Лёшка к обеду подъедет.

— Хорошо.

Пока я шёл к дому, идея с пивом нравилась мне всё больше. Я постоял возле калитки, подумал и решил, что одну бутылку могу себе позволить. Настроение она мне не поднимет, но и не ухудшит; уж лучше смотреть в небо и думать о жизни, чем пытаться найти себе занятие, которое изначально ни к чему не приведёт. Хотя пиво с утра, конечно же, моветон.

В магазине за прилавком стояла новенькая продавщица. Ничего так, симпатичная. Я выдавил из себя приветливую улыбку, стремясь проложить между нами мостик взаимопонимания, однако продавщица и глазом не повела. Но Бог с ним, я ведь не жениться пришёл.

— Пива, пожалуйста.

— Которого?

— Вон того, с краю.

Продавщица сняла бутылку с полки, поставила передо мной.

— Ещё что-то?

Я подумал, что неплохо будет, если я и Муську сегодня порадую, поэтому кивнул:

— Да, и рыбки, пожалуйста.

— Солёная кончилась. Остались только кальмары и сухарики. Чипсы ещё есть.

— Нет, мне свежей, для кошки.

Продавщица пожевала в раздумье губы, потом бросила на весы несколько рыбин.

— Хватит столько?

— А на сколько здесь?

— На восемьдесят рублей.

— Хватит.

Пока продавщица заворачивала рыбу в пакет, я отсчитал деньги и положил их на прилавок. Кошелёк похудел, причём изрядно, но делать из этого трагедию я не стал. Жаловаться, вот уже в который раз, на маленькую пенсию бесполезно. Жалоб моих правительство всё равно не услышит, так чего зря тратить время и нервы?