— Ну а вы, Роман… Извини. А ты, Роман, останешься или вернёшься?

— Я… как сказать…

Я до сих пор не решил, что делать дальше. Уехать? Остаться? Здесь меня ничто не держит, а там никто не ждёт. Я живу как бы посередине, меж двух речных берегов. Хотя аналогия с рекой тут вряд ли уместна, ибо у любой реки есть течение и по нему хочешь не хочешь надо плыть. Или выгребать. А я в болоте — завяз по самые уши и до сих пор не решил, надо ли из него выбираться.

За спиной хлопнули дверки машины. Молодая пара прошла мимо нас и села за столик у прилавка. Лена потянулась за чашкой кофе, а я поднял голову и почувствовал давление в висках: Анна и Вадим… Зойка уже хлопотала возле них, улыбалась. Меня они увидели не сразу, лишь после того, как сделали заказ. Сначала повернулся он, потом она.

Не знаю, кто кого больше не ожидал увидеть — они меня или я их — но в любом случае сегодня день незапланированных встречь. Тяжело видеть женщину, которую хочешь назвать своей — и не можешь. Я не встал, не поприветствовал, лишь кивнул слабо. Анна отвернулась, а Вадим начал было приподниматься, но тут же сел на место. Мне даже показалось, что я услышал торопливый возглас: «Не надо!». На лице Вадима отразилось недоумение, но рука Анны легла поверх его руки — веский аргумент.

— Прочитала твою повесть в газете, — не дождавшись моего ответа, заговорила Лена. — Понравилось. Хотела почитать Ульяночке, но она сложила все номера в коробку из-под обуви, спрятала под кровать и сказала, что когда вырастет, сама прочитает. Представляешь? И мы теперь каждый вечер учим буквы.

Лена говорила негромко, но голос её казался возбуждённым. Глаза смотрели широко и радостно, и я подумал: вот чему она радуется? Чему вообще можно радоваться в такой непогожий, в такой неудачный день?

Лена положила локти на стол и чуть подалась вперёд.

— Ром, а весёлого у тебя ничего нет? Я бы почитала.

— Весёлого нет, — скривился я. — Жизнь и так слишком весела, чтобы портить её юмором. А хочешь посмеяться, так почитай надписи на заборах, там много весёлого.

Последняя фраза прозвучала грубо, и Лена погасла. Взгляд её метнулся виновато и застыл, уткнувшись в край стола.

— Вы извините, Роман. Если я сказала что-то не так или… если…

Я посмотрел на Лену, в её сузившиеся вдруг глаза, на сжавшиеся в кулачки пальцы, и в груди шевельнулось глухое недовольство собой: она-то в чём провинилась? Пусть у меня плохое настроение и драма в личной жизни, но смешивать это и переносить на других людей, ничего мне плохого не сделавших, неправильно. Совсем не правильно.

— Всё нормально, Лен, не обращай внимания, — я попытался исправиться. — Иногда находит тучка на разум и я начинаю говорить всякие гадости. Не обижайся, хорошо? Пойдём лучше ждать электричку. И прекращай извиняться. Договорились?

— Договорились.

Мы вернулись на вокзал и наконец-то увидели поезд. Он промчался через станцию, окатив нас запахом мазута. Ульяночка долго махала ему вслед, пока последний вагон не пропал за поворотом. Всё, можно возвращаться. Мы направились домой теми же улицами, которыми шли сюда. Лена больше не откровенничала и была похожа на воробушка под дождём, мокрого и поникшего. Я рассказал анекдот, она улыбнулась, но не так, как всего полчаса назад в кафе. Чувство недовольства у меня в душе росло, я мрачнел, и только Ульяночка выглядела по-настоящему счастливой.

Скрипнула и захлопнулась калитка. Вадим. Обычно он приходит позже, когда я уже сплю, или делаю вид, что сплю, а сегодня только-только зажёгся фонарь. Вечерами я люблю смотреть из окна, как вокруг лампы кружат мотыльки. Порой их слетается так много, что своими крылышками они прикрывают свет, от чего он становится таинственным и зыбким. Сегодня не прилетел ни один. Холодно.

Дверь приоткрылась.

— Пап…

— Заходи, сын.

Он вошёл. В сумраке комнаты его фигура походила на тень, густую, как сама чернота, и неприглядную. Я включил настольную лампу, тень обрела очертания.

— Присаживайся.

Он остался стоять. Он смотрел на меня так, как будто был что-то должен мне, а в движениях его читалась нерешительность. Он хотел о чём-то спросить, но то ли не решался, то ли не знал, с чего начать разговор.

— Она красивая.

— Кто? — не понял я.

— Женщина, с которой ты сидел в кафе.

— Мы просто друзья.

— Да, я… понял.

Вадим сел, сцепил пальцы в замок, снова посмотрел на меня этим непонятным взглядом.

— Пап, ты не обижайся, но… Давай уж как есть: мы вроде в одном доме живём, а как будто в разных. Ты обо мне не знаешь ничего и я о тебе не знаю ничего. Мы чужие. Но я люблю тебя. Даже когда мама говорила о тебе плохие вещи, я всё равно тебя любил. У меня и мысли в голове не было, что ты нас бросил. Однажды, ещё когда мы жили вместе, ты сказал, что я мужчина и что я всегда должен быть сильным. Не знаю почему эти слова так мне запомнились, но я всегда старался следовать им. В шестом классе я записался в секцию бокса, каждый год участвовал в «Зарнице», а после девятого класса ездил на два месяца в детский военный лагерь. Я серьёзно думал над тем, чтобы после школы поступить в десантное училище, но мама настояла на политехе. Если бы ты был рядом, просто рядом… Это не упрёк, пап. Ты всегда уступал маме. Я был маленький, но я помню это, и потому я тоже ей уступал. Наверное, зря. Надо было хотя бы раз настоять на своём, чтобы она, наконец, поняла, что у меня есть собственное мнение. Она и сюда не хотела меня отпускать. И впервые я поступил по-своему. Тоже, наверное, зря…

Вадим говорил, а я не знал, что ему ответить. Я вдруг развалился на части. Я судорожно мял край скатерти, словно это как-то могло защитить меня от его признаний. После развода с женой я не пытался приблизиться к сыну. В наши редкие встречи я откупался от него дорогими подарками, по праздникам отписывался красивыми открытками — и это меня устраивало. И я ни разу не задумался над тем, устраивало ли это Вадима. Так было проще — мне проще, а все упрёки со стороны я с лёгкостью списывал на то, что я плохой отец. И вот пришла расплата. Если бы Вадим обвинил меня в недостатке внимания, я бы кивнул согласно и продолжил жить дальше. Что, собственно, есть упрёки? Слова — не более. Кто-то принимает их близко к сердцу, кто-то вообще не замечает. Но Вадим не обвинял — он меня любил, а это хуже упрёков, и потому я сидел оглушённый и мял край скатерти.

— Надо было, как только ты приехал, не мчаться куда-то, а сесть и рассказать друг другу всё, — выдавил я из себя.

Вадим кивнул.

— Жаль, что мы этого не сделали.

— Жаль.

Я посмотрел в окно, мотыльков не было по-прежнему.

— Как у вас с Анной?

— Мы решили расстаться, — Вадим сглотнул. — Мы не подходим друг другу.

Я ожидал такого ответа, но не знаю, обрадовал он меня или нет.