и видел, как королева Елизавета одна без охраны выгуливает своих спаниелей. Благодаря этим, казалось бы, совершенно посторонним размышлениям у мадам Ли появилась замечательная идея.

Она вытащила из своей красной сумки сотовый телефон и включила его.

В полдесятого у боковой двери дворца появились двое мужчин, один крупный и жизнерадостный, другой сгорбленный и нервно оглядывающийся. Они остановились и поприветствовали полицию и маленькую толпу, собравшуюся поглазеть на эту мышиную возню. Даже без оптики мадам Ли могла различить выражение ужаса, застывшее на лице султана Омана, и самоуверенное свечение, исходящее от физиономии премьер-министра Франции Хонфле-ра. Высокий холеный француз, возвышавшийся над шейхом, положил левую руку арабу на плечи и повел по пустой улице. Половина полицейских из линии оцепления напряженно следила за их продвижением.

Другая половина повернулась лицом во двор, их головы теперь вертелись из стороны в сторону. Периодически эта половина поднимала глаза, дабы проверить окна здания напротив. Мадам Ли держалась от окна на приличном расстоянии, так, чтобы оставаться в тени. Со своего поста она видела фургон с мороженым, катившийся вверх по улице под позвякивание собственного колокольчика. Фургон остановился под окном директора. Водитель вылез и растворился в толпе.

Пора.

Ху Ксу набрал номер, который дал ему Бонапарт. Звездочка, один, семь, восемь, девять. Когда он уже хотел нажать кнопку «отправить», до него вдруг дошел смысл числа 1789. Конечно! В этом году произошла Великая французская революция. Он улыбнулся и нажал зеленую кнопку отправки.

«Бум», — тихо сказал он, а потом улицу и близлежащие дома потряс взрыв.

Стены здания аукциона «Сотбис» задрожали, и стекло окон первого этажа влетело внутрь комнат. Наверное, все секретари в холле погибли. Мадам Ли, подняв ружье, подошла к окну. На улице внизу царил хаос. Языки пламени вырывались из черного покореженного фургона с мороженым. А в небо поднимался столб густого черного дыма, от которого разило горящим топливом, пластиком и другими еще менее приятными вещами. Маленькая толпа и полицейский кордон растянулись на тротуаре, кто-то погиб, кто-то получил ранения, но мадам Ли прижимала правый глаз к резиновому кружку прицела, ее сейчас интересовал только Хонфлер, она видела его одного.

Премьер-министр застыл на месте. Через прицел можно было видеть страх и панику, застывшую в его глазах. Султан, который явно начал понимать, что здесь происходит, метнулся к тротуару.

Мадам Ли нажала курок. Голову француза снесло выстрелом. А еще этот выстрел открыл ворота тому, что французские историки впоследствии назовут Вторым террором.

25

— Там джентльмен, мистер Конгрив, — сказала Мэй Первис, появившись в саду. Это происходило ранним утром на следующий день после того, как Хок чуть не погиб. Эмброуз сидел возле дома и наслаждался ярким солнечным светом. Картина, над которой он трудился, продвигалась хорошо. На ней была изображена яблоня под окном кухни, вернее, некая вариация на тему этой яблони. Реальная яблоня не цвела, а Эмброуз легкими мазками разбрасывал целые россыпи бело-розовых цветов. Его художественная философия была до крайности проста: рисовать вещи такими, какими они должны быть.

В искусстве нарисовать правильно — не главное. Главное — нарисовать так, как ты считаешь правильным, и то, во что ты веришь. Таково, по крайней мере, было мнение Эмброуза. Никогда не позволяй достоверности мешать хорошей картине. Или, например, портить хорошую историю.

Эмброуз, как и его кумир, великий Уинстон Черчилль, использовал очень нежный вид акварели не только самовыражения ради. Рисование было его способом медитации. Так он отвлекался от всех земных забот. Вот и сейчас он впал в транс. Ушел в надреальность. И не слышал звонка в дверь.

— Кто там, миссис Первис? — спросил он, пытаясь скрыть свое раздражение. Экономка Конгрива собирала в корзину яблоки для пудинга. Это простое с виду действие и вдохновило Эмброуза на написание картины.

Дело продвигалось хорошо, и любой отвлекающий фактор был сейчас некстати. Да и потом, он уж совершенно точно не ожидал, что кто-то возникнет у него под дверью в столь ранний час воскресного утра. Это не пристало цивилизованному человеку.

— Это его светлость, сэр лорд Хок.

— Прекрасно! Если Алекс пришел к нему в гости, это совсем другое дело. Эмброуз сгорал от желания похвастаться своей новой берлогой. — Вы не могли бы проводить его в сад? Спросите его, может быть, чего-нибудь принести. Может, он чего-нибудь хочет?

— Наверняка он чего-нибудь хочет, сэр.

— Яиц, может быть? Или скорее лимонов.

— Лимонов?

— Он ест лимоны.

— Сэр! Лорд Хок звонит вам по телефону!

— Господи милостивый! Так почему же вы сразу не сказали?

Миссис Первис покачала головой и вернулась на кухню. Эмброуз пошел вдоль дальней стены дома по розовому саду, бормоча что-то себе под нос, через наружную дверь зашел в кабинет, схватил трубку и плюхнулся в старое кожаное кресло.

— Алло, Алекс?

— Эмброуз, какие у тебя планы на обед?

— Я его рисую.

— Бросай это дело. Ты должен встретиться со мной у Гарри в час.

— У тебя расстроенный голос.

— Кто-то пытался убить меня вчера ночью. Но, к счастью, попытка сорвалась. Я тебе все расскажу за тарелкой спагетти. Да, кстати, Брик Келли вернулся. Он хочет нас видеть. Это срочно.

— Нас?

— Он особо подчеркивал, что хочет, чтобы ты присутствовал. Ты прочитал материалы парижского дела из папки, которую я тебе дал?

— Прочитал.

— Ну так что подсказывают тебе твоя отточенная логика и сверхъестественные способности к дедукции?

— Полно нестыковок. Некоторых страниц не хватает. Кое-что затерто. Нераскрытое убийство, которое нужно раскрыть. Пожалуй, я мог бы прокатиться в город на своем «моргане».

— Отлично. Увидимся в час.

— Подожди? Кто пытался тебя убить? Ты же не можешь бросить меня, ничего не рассказав?

— Еще как могу, mon ami, — сказал Хок и повесил трубку.

Бар Гарри располагался на одной из самых ухоженных улиц Лондона. Это был частный клуб без таблички с названием на двери. Возможно, именно этому факту клуб обязан был полным отсутствием дурной славы. Джентльмен в черном галстуке проводил Конгрива к укромному столику в дальнем конце первого зала. Стены бара были выкрашены светло-желтой краской и увешаны страницами старых комиксов из журнала «Нью-Йоркер». Это могло показаться странным, но эти картинки создавали оживленную и уютную атмосферу. Подойдя ближе, Эмброуз увидел погруженных в беседу Алекса и Келли. Он был абсолютно уверен, что Келли зарезервировал все соседние столики, и если кто и появится с претензиями на соседство, то это будут вооруженные сотрудники правительства Соединенных Штатов.

— Эмброуз! — Келли встал и пожал Конгриву руку. — Мы с Хоки только что о тебе говорили.

У высокого стройного Келли манера поведения