Шрифт:
Закладка:
К урокам контрапункта тоже требовалось усердно готовиться. Так, при изучении контрапункта первого вида — а меня, несмотря на все годы учебы в Джульярде, на все мои дипломы, заставили начать именно с него — ты был обязан приносить на каждое занятие, раз в неделю, тридцать-сорок страниц выполненных упражнений. Контрапункт первого вида — это «нота против ноты» (две мелодические линии). В норме ты должен был делать упражнения четыре недели, прежде чем тебя переводили на контрапункт второго вида, где вводилось понятие альтернативных вступлений голосов. Затем ты продолжал процесс: третий вид, четвертый вид и т. д., пока не начинал осваивать восемь мелодических линий, сохраняя, насколько это возможно, самостоятельность каждой. Эпоха барокко изобилует образчиками таких композиций, самый знаменитый — пожалуй, «Искусство фуги» Баха. Эта техника композиции используется доныне, в том числе в третьей части моей собственной Третьей симфонии.
Сходным образом проводились занятия по гармонии, генерал-басу и анализу, но, в зависимости от темы, выполнялись особые упражнения, делался упор на чем-то конкретном. В учебной программе Буланже не было ни малейшего разрыва между фундаментальным образованием и профессиональными достижениями. Через своих учеников она целиком изменила подход к музыкальной педагогике в США. Вирджил Томсон, который тоже у нее учился, произнес знаменитую фразу: «В Америке в каждом маленьком городке есть одна аптека и один ученик Буланже». И действительно, учеников у нее были тысячи, хотя, наверно, лишь малая толика из них прославились своими музыкальными сочинениями. Ее непреходящий вклад в американскую музыку — это и те многочисленные блестящие педагоги, которые у нее учились, в том числе Альберт Файн.
Я провел бы такую параллель: хочешь стать плотником — будешь учиться пользоваться молотком и пилой, делать замеры. Это азы. Если кто-то скажет: «Эй, сделай-ка мне стол», а ты никогда еще не делал столов, ты возьмешь инструменты, и, возможно, все-таки изготовишь стол, но шаткий и, скорее всего, уродливый. Так вот, мадемуазель Буланже учила держать молоток, пилить, делать замеры, наглядно воображать себе то, что ты делаешь, планировать процесс с начала до конца. И когда ты приобретал все эти знания и умения, ты уже мог смастерить отличный стол. Важно, что мадемуазель Буланже никогда не считала, будто изготовление «стола» — это уже труд настоящего композитора. Она полагала, будто обучает нас всего лишь технике. В общем, если ты занимался у нее усердно, то уходил с набором блестящих, начищенных инструментов, которыми ты уже умел пользоваться. И это было просто классно. Теперь ты в силах смастерить стол или стул или вставить оконную раму: можешь сделать все, что понадобится.
Мне полагалось выполнять невесть сколько других музыкальных заданий. Например, «петь» (начиная с басового регистра и выше) все возможные каденции со всеми их обращениями, начиная с любой ноты. Когда ты осваивал, как это делается, выполнение этого упражнения могло занимать до двадцати минут, если ты работал в самом быстром темпе.
Занятия длились час. Первое занятие начиналось в половине восьмого утра, мадемуазель Буланже проводила занятия весь день, до раннего вечера. Со мной она говорила в основном на английском, который прекрасно знала, поскольку преподавала на этом языке пятьдесят лет. Если же она обращалась ко мне по-французски, я частенько отвечал по-английски, так как еще не мог объясняться по-французски свободно. Самое неудачное время для занятий выпадало на полпервого дня, когда она обедала, и я, сознаюсь, несколько месяцев прозанимался в это время, пока не нашел простака, который со мной поменялся. Все дело в том, что даже в обед мадемуазель Буланже занималась с учениками, не делала передышек. Она ставила свою тарелку на клавиатуру, и, естественно, всегда был риск, что ее обед полетит на пол. Рассеянно жуя, она читала и исправляла упражнения по контрапункту, поставив тетради на рояль. Хотя мадемуазель Буланже неуклонно старалась быть сердечной и тактичной, ты чувствовал: перед тобой гигант от музыки, сильная личность; она производила впечатление в диапазоне от «грозная» до «вселяющая ужас». Она была невысокая, но нам казалась, что она высокого роста. При хрупком сложении отличалась огромной физической силой. Мадемуазель Дьедонне была ее полной противоположностью: кругленькая, более ласковая; но и она неумолимо добивалась, чтобы я совершенствовался в чтении нот и чтении с листа, развивал свой музыкальный слух. Мадемуазель Дьедонне давала тебе задания и настаивала, что они должны быть выполнены. В этом она была непоколебима, но не читала тебе нотаций за лень, за то, что из-за твоей безалаберности она попусту тратит время. Мадемуазель Дьедонне никогда никому не делала выговоров, а вот мадемуазель Буланже — еще как могла.
Труднее всего были, безусловно, утренние групповые занятия по четвергам. (Мы, ученики, называли их между собой «черными четвергами».) Полагалось, что мы все — человек шесть-восемь — не должны пропускать ни одного четверга. Мы были уверены, что мадемуазель Буланже объединила в одну группу самых лучших и самых худших из числа своих учеников. Вот только ее педагогический стиль был столь суровым, что никто из нас не мог угадать, в какой категории ему место. Ограничусь одним примером. Однажды в четверг мы все пришли и обнаружили на рояле простую мелодию, написанную в ключе «до». Нам намекнули, что это теноровая партия из хорала для четырех голосов. Мы все были знакомы с хоралами Баха: нам полагалось досконально изучать один хорал в неделю. Это означало, что ты должен был спеть любую из четырех партий и сыграть остальные три. Но тут упражнение было особое. Первый из нас, кого вызовут, должен был, ориентируясь на партию тенора, спеть партию альта, которая бы с ней сочеталась. Затем следующий, кого вызовут, должен был спеть партию сопрано, которая бы сочеталась с имеющейся партией тенора, а также с только что спетой, но не записанной на бумаге партией альта. И наконец, последний вызванный должен был спеть партию баса, которая сочеталась бы с имеющейся партией тенора, а также со спетыми, но незаписанными партиями альта и сопрано. Мадемуазель Буланже всегда говорила перед тем, как кто-то из нас начинал партию баса, что это легче всего, так как с нотами трех остальных партий уже все определилось. Ну да, «легко» при условии, что ты помнишь еще и все остальные спетые партии.
Излишне упоминать, что