Шрифт:
Закладка:
Поверить не могу, что ему хватает на это сил, хотя я знаю, что он провел весь день, объезжая лошадь.
Вообще-то… то, как Рейлан ведет меня в танце, напоминает мне, как он скакал на той лошади. Направляя ее так тонко и деликатно, что она думала, будто свободна, хотя на самом деле лишь подчинялась его воле.
Сейчас он делает то же. Направляет и обучает меня, пока я этого не замечаю. Рейлан контролирует меня, а я полностью им ведома.
Я деревенею, пытаясь сопротивляться его движениям.
Рейлан кладет руку мне на поясницу и притягивает ближе, пытаясь покрутить вокруг себя. Но теперь я отстраняюсь от него, больше не ощущая удовольствия от танца.
Я не хочу, чтобы меня обучали. Я не хочу, чтобы меня объезжали.
– Что случилось? – спрашивает Рейлан, замерев, но не выпуская меня из рук.
– Я больше не хочу танцевать, – отвечаю я.
– Ладно, – легко соглашается он. – Давай возьмем еще по напитку.
– Я буду просто воду, – говорю я. Я виню пиво за теплое чувство, подарившее мне ощущение, будто я могу танцевать. Будто это хорошая идея – позволить Рейлану кружить и наклонять меня, как ему вздумается.
Рейлан отправляется взять нам пару бутылок воды. Я прислоняюсь к деревянным перилам, ограждающим танцпол, и оглядываю зал. Я вижу Грейди и Шелби, танцующих, насколько только возможно, с учетом беременного живота девушки. В основном они просто покачиваются. Грейди держит руки на бедрах жены, а Шелби тянется изо всех сил, чтобы обхватить его за шею.
Мне претит мысль о беременности – мысль о том, чтобы сознательно ослабить себя, лишить возможности нормально ходить и бегать, деформировать свое тело и позволить другому живому существу захватить его. Я никогда не чувствовала воодушевления по отношению к беременным, свойственного другим людям, скорее наоборот – мне хочется скорее отвести от них взгляд.
Мне было дискомфортно, даже когда родился ребенок Кэла и Аиды. Я была рада за них, но в то же время мне казалось, будто их обоих сразило какое-то странное заклятье, изменившее их навсегда. Это было неплохо. Но теперь мой брат – отец. Он безвозвратно стал совершенно другим человеком.
Я замечаю Бо, стоящую прямо у входа на широком крыльце, опоясывающем здание. Я подхожу, чтобы поговорить с ней, привлеченная задумчивым видом девушки, а заодно подышать свежим воздухом.
Бо всматривается в темные поля перед собой. В лунном свете черты ее лица утратили свое яростное выражение, а взгляд кажется задумчивым.
– Здесь славно, – говорю я ей.
Приятно ощущать на своей коже дуновение свежего ветра после жары танцпола.
– Я видела, как вы танцевали, – замечает Бо.
– А тебе нравится танцевать? – спрашиваю я.
Она качает головой.
– Не люблю толпу, – говорит она и замечает с полуулыбкой: – Но и одиночество мне не по душе. Так что, видимо, поэтому я и стою тут на пороге как последняя дурочка.
Я тихонько смеюсь, разделяя ее чувства: иногда я хожу в клубы или на вечеринки, но стоит мне появиться, как меня немедленно начинает раздражать шум и запах сигарет. А по возвращении домой я ощущаю какую-то глухую пустоту.
– Вот бы чувствовать такую же легкость, как все остальные, и просто наслаждаться жизнью, – говорю я.
Бо переводит на меня взгляд, и ее темные глаза поблескивают из-под густых ресниц.
– Порой мне кажется, что они просто делают вид, что им весело. А порой – что это действительно так просто для всех остальных. Словно весь мир – это исправные часы, а мой механизм постоянно отстает…
Конец ее фразы тонет в реве ретро мотоцикла, въезжающего на парковку. Это один из тех олдскульных мотиков, который выглядит так, словно за его рулем должен сидеть почтовый курьер времен Второй мировой войны. Может, так оно и было когда-то – краска так облупилась, что назвать оригинальный цвет мотоцикла не представляется возможным, а шумный двигатель выпускает облачко темного дыма.
Теперь же за рулем сидит кто-то худощавый, одетый в рваные джинсы и потертую куртку, которая выглядит такой же старой, как мотоцикл. Сняв шлем, он встряхивает гривой темных волос, которые рассыпаются у него по спине. У парня высокие скулы, нос с горбинкой и темные глаза, которые сияют еще большей яростью, чем у Бо.
При виде него девушка напрягается. Кажется, будто она вот-вот убежит в «Вагон Вил», но затем Бо все же решает остаться.
– Мне казалось, ты говорила, что не придешь, – произносит парень, кладя шлем на сиденье мотоцикла и направляясь к девушке.
– Я передумала, – вздернув подбородок, отвечает Бо.
– Я мог бы тебя подвезти.
– Мне не нужна твоя помощь.
Парень подходит к Бо, и теперь они стоят очень близко, почти нос к носу. Девушка словно вросла в землю, не делая ни шагу назад и скрестив руки на груди.
Напряжение в воздухе между ними можно резать ножом. Хотя реплики, которыми они обмениваются, довольно безобидны, каждое слово будто несет в себе вызов и негодование.
– А это кто? – спрашивает парень, не глядя на меня. Его взгляд, яростный и немигающий, прожигает Бо.
– Риона, это Дьюк, – ровным голосом представляет нас девушка.
– Приятно познакомиться, – говорю я.
Дьюк пропускает мое приветствие мимо ушей, но мне и не важно, потому что я заинтригована происходящим между этими двумя. Мне нет дела до этикета, но мне любопытно, какого черта тут происходит.
– Ты обещала мне танец, – говорит Дьюк, хватая Бо за запястье.
Та вырывается из его хватки и со всей силы толкает парня в грудь.
– Черта с два! – кричит она.
Дюк издает резкий шипящий звук, словно успокаивает непослушное животное, а затем протискивается между нами, вваливаясь в «Вагон Вил» и оставляя за собой густую и выразительную тишину.
Меня раздирает желание расспросить Бо подробнее и понимание, что она, вероятно, не хочет, чтобы я совала нос не в свое дело.
– Вот ты где! – говорит Рейлан, вручая мне бутылку воды. – А я повсюду тебя ищу.
– А где мой напиток? – спрашивает Бо.
– Не знал, что ты здесь, – можешь взять мою воду.
– Вода – это не напиток, – угрюмо отвечает девушка и, игнорируя протянутую ей бутылку,
