она как бы не его подруга, и несмотря на то, что он спит с ней вторую ночь подряд и несмотря на его признания в любви, мисс Стефанс для него никто. Просто девушка, которая убирала в особняке, где его недавно держали. А признания в любви она из него выдавила — ну не мог быть с ней Майкл честным при тех обстоятельствах и в том состоянии, в котором он оказался. И несмотря на это все, Синди спасла ему жизнь. Если бы ни она, то его бы точно убили или Эндрю, или господин Тайрон — в чем и признался перед собственной смертью. После этого, Майкл больше не сомневался, что этой хрупкой и очень странной девушке он обязан жизнью. И приютила его она, иначе неизвестно, что с ним стало бы. Вот так ее бросить после всего этого?

Майкл прекрасно понимал, что он большой трус и слабак — в этом его Элизабет упрекала много раз, но при всем этом он никогда не был мерзавцем. На душе было по-прежнему горько после тяжких мыслей — им не было конца. Особенно после того, что случилось вчера. Ведь вчера он перерезал горло человеку. Наверное, эта кровь, хлещущая из рассеченного горла господина Тайрона, его хрип и остывающие глаза всю жизнь будут преследовать барона Милтона. Не вспоминал он о случившемся в эту ночь, лишь потому что был слишком пьян.

— Все, давай, пошли! — Чикуту вскочил со стула, дожевывая кусок колбасы. — Костлявый разозлится! Шухер, нож ему дала? Дай нормальный!

Синди без слов открыла нижний ящик, загремела какими-то банками, потом достала довольно большой складной нож с костяной рукоятью, инкрустированной серебром.

— Ого! Сука, это же нож Бомбея! — черные глаза ацтека полыхнули изумлением.

— Был Бомбея. Мне он его завещал, и он по праву мой. Держи, Майкл! — Синди ловки движением пальцев откинула начищенное до блеска лезвие. — И смотри, не потеряй! Это очень важный нож — нож Бомбея! Не опозорь его!

Когда они вышли из подъезда, Чикуту сразу направился к углу Элвис-стрит и уже подходя к перекрестку сказал:

— Котенок, давай договоримся, при всех ты меня будешь звать господин Чикуту. Тебе все равно, а мне приятно. Мне нравится такое обращение. Чем я хуже тех мерзавцев, что ездят на собственных эрмимобилях. Может и у меня будет свой тарантас на электрической тяге или даже вимана.

— Хорошо, господин Чикуту, — отозвался барон Милтон. Ему было все равно, как называть ацтека. Майкл прекрасно понимал, что он таким обращением как бы принижает себя перед другими парнями из банды «Черные Кости», но после вчерашней попойки он чувствовал себя так скверно, что был готов на что угодно, лишь бы его оставили в покое. Да и задерживаться надолго с головорезами Костлявого Майкл не собирался. Он надеялся, что скоро придумает способ, как вырваться из Уайтчепеле. Перебраться в какой-нибудь другой район, вытянув отсюда Синди. Потом он, конечно, расстанется с ней и будет искать способ связаться с графом Елецким, но пока следовало подчиниться обстоятельствам.

— Чего ты такой? — Чику неожиданно остановился и повернулся к барону Милтону. — Так сильно похмелюга мучает? Вроде немного же вчера выпили.

— Мне нельзя пить много. Меня всегда сильно развозит. А сейчас да, плохо мне, — признал Майкл, чувствуя, как голова начинает раскалываться с новой силой.

— Котенок, ну ты слабак. Ты самый большой слабак, которых я знаю. Знаешь что? — ацтек смахнул с глаз черные волосы.

— Что, господин Чику? — тяжко произнес Майкл.

— Ты мне все равно нравишься. Я сделаю из тебя настоящего бойца — грозу Уайтчепеле! Твоим именем будут пугать владельцев толстых кошельков! Идем, полечим твою голову. Деньги есть? — Чику прищурился.

— Четыре фунта и мелочь, — дрожащей рукой барон Милтон вытянул из кармана, несколько монет, оставшихся после вчерашнего.

— У меня тоже полтора фунта. Идем в лавку к Сэму. Выпьем по две бутылки пива, и пройдет твоя голова, — решил Чику.

— Но, господин Чикуту, а как же Костлявый? Он же ждет! — засопротивлялся барон Милтон, понимая, что похмеляться ему никак нельзя, ведь Синди предупреждала.

— Идем, идем. Подождет Костлявый, — ацтек вцепился в край его сюртука и решительно потянул к лавке Сэма.

* * *

В этот раз у дверей приемной цесаревича мне пришлось застрять надолго. К нему по приглашению камергера дважды входили и выходили незнакомые мне люди. Чувствовалась непонятная суета и напряжение. Я же — пожалуй, это был тот редкий случай — не выпускал из рук эйхос. Я все ждал, что мне ответит Ленская. Виконтесса молчала, а Елецкого во мне это молчание жутко раздражало. На какой-то момент я даже отстранился от всего этого, взглянул на ситуацию глазами Астерия и едва не расхохотался. Но быть самой вечностью не так интересно, и я снова в полной мере поддался эмоциям.

Если еще час назад, я не хотел встретить во дворце Ленскую, и думал, что подобная встреча будет крайне нежелательной, то сейчас я хотел видеть свою актрису — пока еще свою. Я поглядывал на коридор, который стерегли розово-мраморные статуи, и надеялся, что услышу шаги Светланы, затем увижу ее саму, идущую из императорского театра.

— Прошу вас, ваше сиятельство. Его императорское высочество готов вас принять, — прервал мое ожидание камергер.

— Да, иду, — я встал, вытряхивая из головы все дразнящие мысли, и направился к высокой, покрытой позолоченной резьбой двери.

Я приветствовал цесаревича, как положено по дворцовому этикету, он же, в этот раз лишь кивнул, не встал мне навстречу — продолжил что-то сосредоточено писать на листке бумаги. Лишь когда закончил, убрал этот лист в папку, и сказал:

— Прошу прощения, Александр Петрович. День такой выдался, что весь в неотложных делах, — затем нажал на кнопку говорителя, наклонившись вперед, произнес: — Игорь Семенович, Варшавского срочно ко мне! — что-то еще пробормотал полушепотом и перевел на меня взгляд внимательных карих глаз: — Ну-с, как там в Сибири? Знаю, все прошло вполне хорошо. Знаю, вы очень сопротивлялись, насчет расширить свою группу для предстоящей миссии. Сопротивлялись, но все же взяли кого-то?

— Так точно, ваше высочество: поручика Бабского Алексея Давыдовича и штабс-капитана Бондареву Наталью Петровну — оба мага-менталиста, — сообщил я, хотя он скорее всего это знал. — Как я уже говорил и пояснял полковнику Бердскому,