— Это слишком сложно. У знакомых есть ожидания.

— Значит, ты предпочел бы иметь близость с незнакомкой?

Он кивнул.

— Они не возражают, когда ты встаешь и уходишь после этого, и не ожидают ничего большего, чем оргазм или два.

Она скривила лицо в отвращении.

— Ты настоящий Адони.

Он не мог бы оскорбиться сильнее, если бы она дала ему пощечину, но он лучше даст себя выпотрошить, прежде чем даст ей это понять. Кроме того, она говорила лишь правду. Он был сыном своей матери.

— Да.

Она отстранилась, яростно сверкнув на него глазами.

— Тогда ты заслуживаешь страданий.

— Мне все об этом говорят.

Меревин почувствовала, как ее желудок сжался от боли, которую она услышала в его голосе, и мгновенно пожалела о своем резком тоне и словах.

— Вэриан…

— Все в порядке, — сказал он, вставая и отходя от нее. — Я знаю, кто я такой, и меня это устраивает.

Его тон говорил об обратном.

— Вэриан, пожалуйста. Я не имела в виду то, что сказала.

— Конечно, нет, — ехидно произнес он. — Никто никогда этого не имеет в виду. Люди всегда говорят, не подумав. Но удивительно, сколько вреда могут нанести необдуманные слова, не так ли?

И тогда она поняла… он говорил не о ней. Он говорил о своих последних словах, обращенных к Элейн.

— Она умерла не из-за тебя.

Он повернулся к ней лицом. Пламя отражалось в его глазах, а длинные волосы скрывали от нее большую часть его черт.

— Что?

Она была слишком дерзка с ним, и, более того, предала доверие, которое Блэйз ей оказал. Ей не следовало ничего говорить, но раз уж она зашла так далеко, то придется заканчивать все это.

— Элейн. Блэйз рассказал мне, что произошло в ту ночь, когда она умерла. Это была не твоя вина.

Он посмотрел в сторону Блэйза, где мирно спал мэндрейк.

— Ну что, красавчик Джим Дэнди Браун, разве не мило со стороны старика мэндрейка было раскрывать рот? Что еще он тебе рассказал?

Меревин была ошеломлена его враждебностью. Она хотела солгать, но затем остановила себя. Он и так прошел через многое в своей жизни. Она не собиралась лгать ему вдобавок ко всему.

— Он рассказал мне о твоем прошлом. Как Ланселот и Элейн относились к тебе. В тот день, когда тебя посвятили в рыцари…

В его глазах промелькнула мука, прежде чем он скрыл ее так же эффектно, как вуаль, скрывающая их мир от мира людей.

— Ясно. А теперь ты жалеешь меня.

— Нет. — Она потянулась к нему, но он отпрянул от нее.

Она заставила себя встать у огня, хотя все, чего ей хотелось, это прикоснуться к его напряженному телу.

Когда он заговорил, его слова были безэмоциональными и пустыми.

— Мне не нужно твое сочувствие, Меревин. Мне не нужно ничье. Тебе не о чем беспокоиться. Внутри меня нет шрамов, которые нужно залечивать. Нет маленького мальчика, который нуждался бы в утешении. Я смирился со своим прошлым.

Так ли это? Несмотря на его слова, она в это не поверила.

— Тогда почему ты спишь только с незнакомками? Чего ты боишься, Вэриан?

— Что они не заткнутся, чтобы он мог поспать, — сонно проворчал Деррик с земли.

Вэриан вскинул руку, как будто хотел послать в Деррика магический заряд, но когда ничего не произошло, он выругался. Его глаза были полны гнева, он сократил расстояние между ними и холодно прошептал ей на ухо:

— Я ничего не боюсь.

Она смело встретила его взгляд, потому что знала, что эти слова были ложью.

— Значит, ты напуган, и у тебя есть шрамы.

— С чего ты взяла?

Его дыхание коснулось ее лица, когда его сила потянулась к ней. Он мог убить ее, он хотел, и все же она его не боялась.

Более того, она отказалась отступать. Вэриану нужен был кто-то, кто показал бы ему ложь, в которой он жил.

— Ничего не боиться только тот человек, который ничего не чувствует, и у которого ничего нет. Если бы не твое прошлое и страх пережить его заново, то ты бы боялся потерять то, что приобрел. Но ты ничего не приобрел за все эти столетия. Ты ни за что не держишься, потому что боишься, что, открывшись кому-то, они причинят тебе боль. Ты напуган, и у тебя есть шрамы.

Он скривил губы в отвращении.

— Да что ты вообще понимаешь?

У нее перехватило горло, но она честно ответила:

— Я знаю, каково это, когда тебя высмеивают и оскорбляют. И я знаю, каково это — бояться подпустить кого-то достаточно близко, чтобы причинили еще большую боль. Слова незнакомцев обжигают достаточно сильно, но слова тех, кому мы доверяем, ранят сильнее всего. Вот почему я сожалею о том, что сказала тебе. Я лучше всех людей знаю, что лучше не говорить в гневе.

Вэриан застыл от ее слов и от того факта, что она могла так ясно заглянуть ему в душу. Она выглядела такой наивной, и все же в ней было столько же мудрости, сколько в Мерлине.

Она преодолела расстояние между ними и положила руку ему на щеку. Часть его хотела оттолкнуть ее, а другая часть просто хотела чувствовать это нежное прикосновение на себе вечно.

— Я хочу стать твоим другом, Вэриан. Если бы ты только позволил.

Он в гневе стиснул зубы, прежде чем отступил назад, вне пределов ее досягаемости.

— Друзья — это те же враги, которые могут напасть на тебя исподтишка. Без обид, я бы предпочел держать своих врагов перед собой, чтобы наблюдать за ними.

Ее взгляд стал печальным, но в нем не было жалости, когда она опустила руку.

— Когда ты будешь готов доверять…

— Никогда. Ты уже говорила мне, что прольешь кровь ни за что.

Она криво улыбнулась ему.

— И ты считаешь себя никем.

Ее слова смутили его, как и тон ее голоса.

— Так что ты хочешь сказать? Что ты прольешь за меня кровь?

— Да.

Вэриан рассмеялся над этой идеей и над искренностью, которую она ему продемонстрировала. Он привык к актерам, которые могли лгать с предельной убедительностью. Он даже мог делать это сам.

— Только потому, что ты играешь с моими волосами и приносишь мне еду, это не значит, что нужно идти на такие жертвы.

Тем не менее, в ее взгляде была серьезность.

— Я не говорю легкомысленно, Вэриан. Я очень хорошо знаю, что такое истинное страдание, и что я предлагаю тебе. Ты благородный рыцарь, и ты стоишь такой жертвы.

Эти слова обожгли его. Он ненавидел