— Бать, тогда я сам к ней поеду! — заявил я. — Один!

— Ты не понимаешь… — начал отец.

— Я. Поеду. К маме! — отчетливо, выделяя каждое слово, сказал я. — К маме. В больницу. С тобой или без тебя.

— Нину избили! — почти выкрикнул отец. — Она лежит вся поломанная, в гипсе. Тебя тоже могут так же… Ты понимаешь, нет⁈ Тебе этого мало⁈ Этого же хочешь? А я вот не хочу!

Последние слова он уже прокричал во весь голос. Так, что водитель вздрогнул, невольно вжал голову в плечи и дернулся так, что даже машина вильнула на дороге.

— Хочешь ты или нет, но сейчас я поеду к маме, — продолжал упорствовать я.

— Ладно, — сдался отец. Он посмотрел на водителя, спросил:

— Подвезешь, Дим? Прямо сейчас?

— Да не вопрос, Коль, — водитель даже кивнул, не отрывая глаз от дороги. — Конечно, подвезу.

Отец повернулся ко мне, сообщил:

— Это Дмитрий, мой друг и коллега. Можешь звать его дядя Дима.

— Очень приятно, — буркнул я.

Через полчаса мы были на стоянке у больницы. Я вышел, осторожно захлопнул дверцу. Следом вышел отец, наклонился в открытую дверь к Дмитрию, поинтересовался:

— Дим, подождешь нас полчаса или поедешь?

— Да подожду! — отмахнулся тот. В результате и отец, и я оставили вещи в машине, а сами пошли в больницу налегке. Мне было немного неудобно за свой внешний вид, ведь я даже переодеваться не стал. Так и остался в старых тренировочных трико и потрепанной, хорошо еще не грязной футболке и кедах.

Мы поднялись по высокому крыльцу в приёмный покой, повернули налево. Пройти в отделение травматологии можно было как через отдельный вход, так и через приемный покой. Я выбрал путь покороче. В коридоре, ожидая приёма, на стульях сидели несколько человек: кто-то с замотанной окровавленным бинтом кистью руки, кто-то с босой посиневшей ногой.

— Посторонись! — крикнули сзади. Я прижался к стене. Мимо меня два санитара протащили в кабинет носилки, на которых тихонько постанывал лысый дедуля. Рубашка на животе у него была в крови. Чуть поодаль на носилках молча лежал еще один мужчина, закрытый по самую шею простыней.

Я постарался пройти мимо них побыстрее. Слишком уж тягостное чувство охватывало меня, когда я видел этих больных. Проходя мимо мужика на каталке, я не удержался и мимоходом выпустил в него конструкт «общего исцеления». Заклинание «общее исцеление» отнюдь не панацея от всех болячек, как учил меня наставник. Оно, в принципе, лишь повышает тонус организма, укрепляет иммунитет, в результате чего организм за счет внутренних резервов активнее сопротивляется всяким болезням, в том числе и травмам. Мужик после моего конструкта глубоко вздохнул.

Мы зашли в общую травматологию, прошли по коридору мимо палат и медицинского поста. Медсестра не обратила на нас никакого внимания. Стерильностью и чистотой отделение отнюдь не блистало. А уж про запахи из некоторых палат… Говорят, что хуже всего атмосфера в ожоговом отделении. Здесь было не лучше. Да и больных здесь в коридоре тоже хватало: и на костылях, и с перебинтованными конечностями, и в гипсе…

В конце коридора упёрлись в широкую белую металлическую дверь с круглым окном-иллюминатором и табличкой наверху «Реанимационное отделение». Я дёрнул ручку. Закрыто. Постучал. Отец сзади меня хмыкнул, протянул руку и нажал кнопку звонка, которую я не заметил.

Прошло минут пять. К нам никто не вышел. Я не выдержал, нажал кнопку звонка еще раз, потом еще. Наконец в иллюминатор показалось широкое женское лицо с четко обозначенными пролежнями на щеке. Видимо, спать ей помешали. Я разозлился. Там в реанимации моя мама, а эта… спит!

Жестом я попросил открыть дверь. Щелкнул замок.

— Ну, чего надо?

Дверь чуть приоткрылась. В проёме показалась женщина в мятом белом халате — то ли врач, то ли медсестра. Точно спала, глаза были еще мутными, а на лице четко виднелись следы рубчатой ткани — наверное, диванной подушки.

— Здравствуйте! — начал я. — У меня мама здесь лежит…

— Ну, лежит и лежит, — недовольно оборвала меня медработница. — И что?

— Я хотел бы узнать, как она?

— В справочное обращайтесь, юноша! — отрезала она и попыталась закрыть дверь. Не успела, я просунул ногу в щель.

— Врача позовите, пожалуйста! — попросил я.

— Занят врач, — раздраженно ответила она, пытаясь вытолкнуть мою ногу своей. — Он с больными!

— Пропустите нас, пожалуйста, — вдруг сказал отец. — Мы ненадолго, правда…

Я обернулся. Отец держал в руке сложенную красную купюру — десять рублей. Медсестра (ну, а кто же она еще, если сказала, что врач занят?) посмотрела по сторонам, открыла дверь пошире:

— Проходите! Быстро!

Мы просочились в приоткрытую дверь. Она выхватила купюру из рук отца, опустила в карман:

— Халаты! Накиньте халаты!

На вешалке возле двери висело несколько белых халатов. Мы взяли первые попавшиеся, одели, не застегивая.

— Как фамилия больной?

— Ковалёва Нина Павловна, — ответил я.

— Вторая палата, — она махнула рукой. — Зайдёте в палату, ничего не трогайте. У вас пять минут.

Тётка демонстративно посмотрела на часы.

— Поняли?

Мы синхронно кивнули.

— Я буду здесь! — медсестра скрылась за дверью, на которой красовалась табличка «Лаборатория».

Палата оказалась почти рядом с дверью. Maman лежала на кровати-каталке с закрытыми глазами и вроде как спала. Её отекшее распухшее лицо имело страшный черно-желтый оттенок — кровоподтёки и гематомы теряли свой иссиня-черный цвет. Многочисленные ссадины на лице обильно закрашены зеленкой. Голова чуть выше лба скрыта повязкой. Повреждения тела скрывала простыня.

Из носа торчала трубка. Рядом стояла стойка для капельницы. Сзади меня вполголоса выругался матом отец. Раньше я никогда не слышал от него ни одного бранного слова. Я повернулся к нему:

— А ты её не видел?

Отец мотнул головой и тихо ответил:

— Мне вчера на работе сказали, что её вечером нашли возле остановки. Кто-то вызвал «скорую» и на ней сюда отвезли. Вчера меня сюда не пустили…

Я посмотрел отцу в глаза и попросил:

— Дверь закрой и никого не впускай. Пожалуйста. Потом объясню. Никого не впускай. Мне пять минут надо, не больше.

— Зачем? — удивился отец.

— Надо. Батя, так надо! Всё потом.

Отец пожал плечами, хотел что-то сказать, наверное, возразить, но поймав