Шрифт:
Закладка:
Я подошел к maman. На голове, в основном, на лице, ровным розовым цветом светились несколько пятен. На груди под простыней в левой стороне пульсировал темно-красный комок.
«Сердце! — понял я. — Да ещё таким цветом!»
Красный цвет, помнил я, был цветом болезни. Чем он темнее, тем сильнее повреждение или болезнь. Ниже, под этим комком-сердцем светилось еще одно небольшое прямо-таки багровое пятно.
«Кажется, селезенка! И тоже повреждена»
Темно-красным цветом, почти таким же, что и сердце, светилась поясница сзади.
Ну, и по конечностям: на руках, на ногах светились разбросанные красные пятна. Где потемнее (на левом колене), где посветлее.
Я несколько раз глубоко вздохнул-выдохнул.
Сначала выпустил «общее исцеление» и «регенерацию». Тело легко впитало конструкты-заклинания. В магическом зрении было видно, как они волной разошлись по всему телу. Кое-где светло-розовые пятна сразу же поблёкли. Да и багровое свечение стало вроде посветлей.
Потом, действуя жгутом живой энергии, как шприцом, я стал закачивать порции в пятна, начиная с темно-красного сердца, как наиболее жизненно важного органа. Трех условных «порций» оказалось вполне достаточно, чтобы темно-красный цвет стал бледным, почти прозрачным. Потом переключился на селезенку — темно-багровый, почти чёрный комок плоти.
Я протягивал правую руку, направляя энергию в поврежденный орган. Энергия шла по каналам волнами. Мне казалось, что я даже чувствовал это: теплый шар живой силы поднимался из груди в правое плечо, тёк по руке к пальцам, срывался с кончиков пальцев…
Через пять минут я чувствовал себя лимоном, побывавшим под прессом. Промокшая рубашка холодила спину. Волосы на голове слиплись от пота.
Зато maman уже не выглядела безмолвной тушкой. Даже следы кровоподтеков с лица исчезли, а щеки заметно порозовели.
— Идём!
Я, шатаясь, подошел к отцу.
— Всё. Теперь нормально.
Отец приоткрыл дверь.
— Когда она очнётся, — говорил я, автоматически шагая к выходу. — У неё будет жуткий голод. Надо ей оставить покушать.
Я посмотрел на отца.
— Сделай, а?
Из лаборатории выглянула давешняя медсестра. Отец направился к ней, а я вышел в коридор и бухнулся на первый попавшийся стул. Кружилась голова. Даже чуть подташнивало. Всё тело охватила слабость. Я бы даже вздремнул бы немного, прямо здесь, на стуле.
Только я закрыл глаза, как кто-то меня ухватил за плечо.
— Молодой человек!
Я открыл глаза. Перед мной стоял мужчина в белом халате. Я поднял глаза выше. Это оказался бывший мой лечащий врач — Сергей Николаевич! Неожиданно, что сказать? Только что делает хирург из детского травматологического отделения здесь, в отделении общей «взрослой» травматологии?
Я встал:
— Здравствуйте, Сергей Николаевич!
Врач прищурился, внимательно вгляделся мне в лицо:
— Ковалёв? Антон? Что ты здесь делаешь?
Я вздохнул:
— К маме пришел. Мама у меня здесь.
Я махнул рукой в сторону «Реанимации».
— А! Точно! — кивнул Сергей Николаевич. — А я смотрю, знакомая фамилия… А я сегодня дежурю здесь.
— Нина Павловна, если не ошибаюсь? — уточнил он.
— Ага, — кивнул я. Он нахмурился, сжал губы в ниточку.
— Тяжелая ситуация, — хмуро ответил Сергей Николаевич и поправился. — Состояние очень тяжелое. Я смотрел её, сильно ей досталось. И оперировать нельзя — сердце может не выдержать. Сейчас её на поддерживающей терапии держим, может, через пару дней, когда хотя бы чуть-чуть восстановится, будем оперировать.
Он замолчал, потом опять взглянул на меня:
— А ты как себя чувствуешь? Тебе же тоже несладко пришлось?
— Нормально, — я улыбнулся. — Там мой батя договаривается, чтобы её покормили получше…
— Как покормили? — Сергей Николаевич ошарашенно посмотрел в сторону двери. — Она что, очнулась?
— Нет, когда очнется, — пояснил я. — Ей очень сильно есть захочется.
И снова улыбнулся.
— Ну, как мне после комы.
— Подожди! — врач рванулся к двери, столкнулся с отцом. Тот уже выходил. Они поздоровались. Врач оттолкнул отца и скрылся за дверью.
— Валим отсюда! — объявил я и потянул отца за рукав. — Пошли быстрей!
— Куда валим? — возмутился отец. — Что за выражение? Ты не заговаривайся и вообще… Не с пацаном общаешься, в конце концов!
Но за мной следом пошел. Вышли мы не через приемный покой, а раньше. Над очередной дверью в коридоре я увидел табличку с надписью «выход» и направился туда. Дверь выходила прямо в больничный парк. Я быстро устремился к ближайшей скамейке, плюхнулся на неё, откинулся на спинку, раскинул руки, прикрыл глаза.
Честно говоря, меня ощутимо потряхивало. Кружилась голова. Навалилась неимоверная усталость. Состояние было такое, словно я пробежал километров десять без передышки. Причем, болели даже ноги! А ведь я только стоял. Никакой физической нагрузки ведь и в помине не было. А пока дошел до скамейки, чуть не упал!
— Ты чего? — рядом заволновался отец. — Тебе плохо?
— Бать, пять минут, — не открывая глаз, выдавил я. — Сейчас отдышусь.
— Может, врача позвать? — не унимался отец.
Несколько глубоких вдохов, и головокружение вроде как исчезло. Я открыл глаза, довольно улыбнулся.
— Всё нормально.
— Молодой человек, — язвительно поинтересовался отец. — Извольте объясниться!
Я ухмыльнулся. Это словосочетание напомнило мне детство, когда еще отец жил с нами и его периодически вызывали в школу за мои проделки. Вернувшись домой и поставив меня в комнате по стойке «смирно», он выволочку всегда начинал этими словами, словно аристократ какой: «Молодой человек! Извольте объясниться!» Maman тут же уходила на кухню, едва сдерживая смех. А вот мне тогда было совсем не смешно. Порой и ремнем по заднице прилетало.
— Понимаешь, быть, — начал я. — Ты только никому не говори. Никому. Ладно? Обещаешь?
Отец отмахнулся рукой, мол, рассказывай дальше.
— В общем, я могу лечить людей. У меня обнаружились способности колдовать…
— Тьфу! — с досадой сплюнул отец. — Хватит фантазировать! Ты можешь серьезно говорить?
Он нахмурился, очевидно ожидая услышать от меня что-то другое.
— Это правда, бать, — упрямо повторил я. — Никому только не говори. Пожалуйста. Ладно?
— Пошли! — отец резко встал со скамейки, обернулся. — Некогда. Дмитрию ехать надо…
Я поплелся за ним. Ноги подкашивались. Один раз я чуть не рухнул, неловко зацепившись носком стопы за бордюр. Подойдя к машине, я сначала опёрся об неё, постоял чуть-чуть, и только потом открыл заднюю дверь и сел.
