в состоянии опьянения

Домашнее насилие

Вождение в состоянии опьянения

Хранение

Управление автомобилем без прав или регистрации транспортного средства, оставление места ДТП и отсутствие удостоверяющих личность документов

Публичное пьянство и непристойное обнажение

И большое белобрысое

вождение в состоянии опьянения.

Дорожная бригада в Сан-Диего в мире раскаленного асфальта и лосьона для загара всё равно что в дерьмовейшем ремейке «Хладнокровного Люка»[68]. Очаровательные загорелые люди — те, кому платят за милые белоснежные улыбки, за осветленные локоны, за лазерную эпиляцию всего тела и его частей, — проезжают мимо вас, как будто вы камнеломка или олеандр. Или хлам в разделителе между расходящимися, словно одежная молния, полосами на жизненном шоссе. Когда мимо проносится машина, волосы сдувает с лица и его обжигает горячим воздухом. Шум движения и глянцевая оболочка жизни приводят вас в бешенство.

Никакой Пол Ньюман не вдохновляет вас на подвиги. Вы просто набиваете мусором сраные полиэтиленовые мешки. Наполнив один, завязываете его, оставляете у обочины и топаете дальше. Останавливаться нельзя. Если застреваете на месте, к вам подходит офицер Кайл и делает выговор. Если огрызаетесь, всё просто — отправляетесь прямиком за решетку. Но тем не менее вы всё равно изобретаете… способы двигаться как можно медленнее. Спешить без толку. Всё равно впереди ждет только еще больше мусора. Бесконечный мусор. Да и вы сами — часть этого мусора, прямо ходячая его реклама.

Если не считать с позором уволенного Рика, в глазах которого читалось «Я ВЫБЬЮ ВСЮ ДУРЬ ИЗ ЛЮБОГО, КТО СО МНОЙ ЗАГОВОРИТ», мы с корешами медленно, но по-настоящему сдружились. Вы бы и не подумали, правда? Богатенькая блондинка средних лет и с вислыми сиськами — и кучка калифорнийских отморозков? А вот не тут-то было.

Люди, которые попадали в тюрьму больше одного раза, чуют друг друга.

Мужчины в своих мужских сообществах общаются с помощью системы гендерных кодов. Движения рук и направление взгляда. Позы. Обмен фразами с тройным смыслом. Небольшие стычки и невидимые сражения. Всё, иерархия выстроена. Так что я мало говорила, никогда не красилась, носила мешковатые штаны и до усрачки старалась работать не «как женщина». К счастью, у меня плечи и сила пловчихи.

На второй неделе я в одиночку подняла кусок железнодорожной шпалы. Закинула его на плечо. Даже чувствуя, что позвонки сплющились, как стопка бумаги, я выглядела достаточно дерзко, чтобы быть… какое бы слово подобрать? Своей в доску.

Никогда в жизни меня не воспринимали меньше женщиной, чем тогда.

Помню, как рассказала об этом коллеге. Одна из немногих, она знала, чем я занимаюсь в бригаде день за днем, прежде чем вечером отправиться на свою шикарную работу приглашенной писательницы-преподавательницы и учить многообещающих юных магистрантов тому, как писать еще прекраснее.

— Они говорят в твой адрес непристойности? — спросила коллега. — Они что-нибудь делают… ну, знаешь, странное? С тобой или просто рядом? Тебе не страшно с этими людьми?

Я просто уставилась на нее. Попыталась представить себе, что было у нее в голове. «Эти люди» — горстка мужчин, по большей части представители этнических меньшинств и мелкие хулиганы — и блондинка, которая… кто? Кем, по ее мнению, я была? Она преподавала мировую литературу и ездила на «бумере».

Кем я была. Осужденной с самым лучшим английским языком. Когда Джимаркес спросил меня, чем я зарабатываю на жизнь, и я сказала, что преподаю английский в Университете Сан-Диего, он рассмеялся.

— Эй, ребята, зацените. У нас тут профессорша, — выкрикнул он, когда мы сдирали какое-то дерьмо со стен здания окружной избирательной комиссии.

Легкий смешок заклокотал в груди остальных мужчин. И улыбочки. Как они улыбались — такого вы точно не видели. Вся эта их темная кожа словно распахнулась. Они хлопали меня по спине, клали руку на плечо, качали головами и смеялись, смеялись, смеялись.

— Но ты сейчас с нами, сестренка? — сказал Джимаркес, потряхивая дредами.

После этого они все стали звать меня «доктор». Знаете, чего они все от меня хотели? Чтобы научила их говорить получше — так, как говорит большинство. Они хотели еще английского.

С дорожной бригадой я обрезала водоросли возле парка «Си Уорлд» огромным тупым секатором и потом из-за здоровенных мозолей не могла удержать стаканчик кофе.

С дорожной бригадой я таскала тяжести, от которых моя спастически-сколиозная спина болела так, что придя вечером домой, я сразу ложилась в ванну, лежала в ней и плакала.

С дорожной бригадой мы отмывали граффити и закрашивали их беспонтовой серой краской. Заливали гудрон. Выносили бетон, дерево и стекло из заброшенных зданий. Однажды Рик порезал руку и от злости пробил дыру в стене. И получил за это дополнительные дни. Думаю, он заодно посещал группу по управлению агрессией.

В основном мы получали задания очищать мир — чтобы люди могли притворяться, что он не похож на грязную, неорганизованную, неконтролируемую гигантскую, размером с земной шар, компостную кучу.

Как-то раз мы чистили туалеты в парках. Если вам не довелось выуживать из толчка тампоны, иголки, презервативы и окурки — считайте, вы не жили. И желтые резиновые перчатки не очень-то помогают чувствовать себя лучше.

Больше всех я сблизилась с Эрнесто. Он играл на классической гитаре. Я никогда не слышала и не видела его игры, но за разговором он перебирал и зажимал воображаемые струны. В перерыве или за перекусом я расспрашивала его о гитаре, и он отвечал на своем «спанглише» — но мне не требовался никакой язык, чтобы наблюдать, каким красивым он становится, рассказывая о музыке. Или чтобы следить за его руками. Через некоторое время по его просьбе я стала кое-что переводить. По слову за раз. «Доктор Лидия, как по-английски будет meterse on líos? Как по-английски un llamamiento a la compassion?» Попасть в беду. Просить о сострадании.

Все те недели мы работали. Мы потели. «Мы» — с тех пор я не могу использовать это слово в привычном значении. Для него нет подходящего перевода.

На восьмой неделе бригаду отправили в парк «Бальбоа». Под эстакадой мы разделились на группы. Деревья и кустарники вокруг были плотные и пышные, так что, к счастью, нам хватало тени. Пахло так, будто рядом вода, — возможно, из-за какой-то продвинутой системы орошения, благодаря которой парк всегда оставался зеленым, ярким и привлекательным для туристов.

Я, Джимаркес, Эрнесто и круглолицый итальянец Сонни ворошили своими палками мусор. Джимеркес крикнул — эй, парни, — и указал на маленькую тропинку, уходящую в кусты. Мы последовали за ним. В начале дня офицер Кайл высаживал нас на парковке, а в конце Джимаркес делился с нами сигаретами, от которых становилось хорошо. До