отплыть без меня. Тимашков, изготовитель взрывного устройства, сопровождал меня в этой поездке и за десять минут до моего ухода с судна зарядил его» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 45).

В эти последние минуты, перед тем как ему покинуть «Шилку», нервы Павла дали о себе знать. Он облизывал внезапно пересохшие губы и нервно сглатывал колючий ком, застрявший в горле. Что не осталось незамеченным Тимашковым, тот и сам был на взводе, но старался этого не показать и бодро заявил:

— Паша, у меня все готово! Сделано лучше, чем в аптеке.

— Надеюсь, доктора не придется вызывать, — пытался шутить Павел, а у самого на душе скребли кошки.

Нет, это был не страх перед возможной смертью, он давно уже воспринимал ее как должное. Его мучила одна и та же мысль, что при встрече с Коновальцем и Барановским, обладавшими звериным чутьем на опасность, ему не удастся совладать со своими нервами. Он выдаст себя с головой, и тогда усилия десятков людей в разных странах, объединенных единой целью и подчиненных непреклонной воле Сталина, пойдут прахом.

Избегая взгляда Тимашкова, в нем смешались боль и тревога, Павел проверил вальтер — «подарок» Шпигельглаза, механизм работал исправно, подсоединил к нему магазин с патронами и спрятал в карман пиджака. Здесь уже нервы сдали у Тимашкова, и с вымученной улыбкой он сказал:

— Паша, вальтер тебе не понадобится. Моя игрушка сработает безотказно.

— Да?.. Саня, а ты ничего не напутал? — пытался сохранять спокойствие Павел.

— В смысле?

— А ты случайно в нее не самогон ли налил?

— Еще чего! Такое добро на этого гада изводить. Залил то, что надо. Рванет так, что от его поганых потрохов ничего не останется! — заверил Тимашков и напомнил: — Максимум отклонения две-три секунды.

— Знаю. Но я с ним засиживаться не собираюсь.

— И правильно. Его черти давно уже в аду заждались.

— Ладно, Саня, они и без нас разберутся, на какой круг этих мерзавцев отправлять. Давай свою игрушку! — поторопил Павел.

Тимашков вытащил из зажимов коробку-бомбу. Павел отработанным движением, сохраняя ее в вертикальном положении, осторожно положил в специально сшитый на пиджаке внутренний карман, вторую коробку с конфетами опустил в другой, крутнулся на месте и спросил:

— И как?

— Нормально! Ничего не заметно! — оценил Тимашков.

— Вот теперь все. Мне пора!

— Удачи тебе, Паша! У тебя все получится! До встречи в Москве!

— Удача, говоришь? Ох, как она мне нужна, — согласился Павел и решительно направился на выход из каюты.

Тимашков проводил его до трапа. Павел сошел на причал, обернулся и бросил прощальный взгляд на корабль. Сердце внезапно защемило, при любом исходе операции ему категорически запрещалось искать спасения на этих нескольких сотнях квадратных метров советской земли. С этой минуты тысячи километров отделяли его от Москвы, где ждали Шпигельглаз, товарищи по службе и Эмма, ничего не подозревавшая о смертельно опасном задании — задании самого Сталина. Павел поискал взглядом среди экипажа Тимашкова. Он так и остался стоять у трапа. То ли воображение, то ли на самом деле большой палец Тимашкова был поднят вверх, и это придало уверенности Павлу. Он решительно направился на выход из порта, возможно, в свой последний земной путь, но старался не думать об этом. Его пальцы коснулись затаившейся смерти — коробки-бомбы, и здесь в памяти, как заклинание, прозвучало напутствие Шпигельглаза:

«…Забудь, что перед тобой человек, с которым тебя что-то связывает! Смотри на Коновальца как на порождение зла! Не дай воли своим эмоциям! В тебе нет места ни ненависти, ни жалости! Коновалец — это зверь! Он нутром чувствует опасность! Ты не должен выдать себя! Смотри на него как на Сатану в человечьем обличии, и тогда твоя рука не дрогнет, она приведет в исполнение справедливый приговор!»

— Да, приговор! Он должен свершиться! А там будь что будет! Задание Сталина должно быть выполнено! — сорвалось с губ Павла.

Он невольно замедлил шаг, бросил взгляд по сторонам, на него никто не обращал внимания, и направился к ресторану «Атлант».

После короткого дождя яркое весеннее солнце щедро заливало теплом улицы и площади Роттердама, веселыми зайчиками поигрывало в лужах и в витринах магазинов. Павел, опасаясь оступиться, осторожно ставил ногу на скользкую мостовую и крепко придерживал рукой коробку-бомбу. Одно неловкое движение — и неизвестно, как поведет себя заложенная в нее адская машинка.

Стрелки часов приближались к двенадцати, впереди разноцветными бликами сверкнула вывеска ресторана «Атлант». Прежде чем войти, Павел внимательно осмотрел подходы к нему и не обнаружил признаков опасности. На входе лениво позевывал швейцар, за окнами зала бестелесными тенями скользили официанты, за столиками оживленно переговаривались редкие для этого часа парочки. В одном из окон Павел увидел Коновальца, и сердце радостно встрепенулось. Коновалец, не ступавший и шага без своей «тени» — телохранителя Барановского, известного в узких кругах как Пан Инженер, на этот раз был один.

«…Время без десяти двенадцать. Прогуливаясь по переулку возле ресторана «Атлант», я увидел сидящего за столиком у окна Коновальца, ожидавшего моего прихода. На сей раз он был один» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 45).

Удача, которую Павлу пожелал Тимашков, в тот день сопутствовала ему во всем. Он решительно пересек улицу и вошел в ресторан. Время обеда еще не наступило, и в зале было немноголюдно. Коновалец издалека увидел своего «посланца» с Украины, поднялся навстречу, расплылся в широкой улыбке и растрогался, когда появилась коробка шоколадных конфет киевской кондитерской фабрики. Страхуясь от случайности, Павел первой подал ту, где были конфеты, открыл ее и пододвинул к Коновальцу. Тот ответил благодарным взглядом, не избежал искушения и съел несколько штук. И только после этого Павел достал из внутреннего кармана пиджака вторую коробку с взрывным устройством и положил перед Коновальцем. С этого мгновения механизм взрывного устройства начал неумолимый отсчет времени. Секунды складывались в минуты. Последние полчаса земной жизни Коновальца подходили к концу, а он продолжал с жадным интересом расспрашивать курьера о ситуации на Украине и положении боевки ОУН.

До взрыва оставалось всего несколько минут. И только предупреждение Павла, что опоздание на корабль может вызвать осложнения с капитаном и тот не отпустит его в увольнение, вынудили Коновальца прервать встречу и перенести ее на 17 часов вечера. Но этого вечера у главаря ОУН уже не было. Спустя 17 лет пришло время отвечать Коновальцу за злодеяния, совершенные в отношении рабочих киевского завода «Арсенал» и мирного населения западных областей Украины.

Павел на непослушных ногах вышел за дверь ресторана и с трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться