А богатырь Алмамбет собрал всех тысяцких, сотских и десятских и сказал им:

— Знайте, будет еще проверка войска. Если недосчитаетесь вы хотя бы одного бойца, предам вас смерти, невзирая на сан. Таково слово хана войска, и оно говорится однажды и навеки.

— Вот напасть! — волновались юные воины. — За какие грехи терпим горе от китайца?'

Однако большинство безропотно исполняло все приказы Алмамбета, упражняясь в науке битвы, ибо сам Великодушный Манас подчинялся Алмамбету, как простой боец.

С честью и усердием нес воинскую службу и богатырь Чубак, назначенный тысяцким. Он видел, что перемены в войске, производимые Алмамбетом, ведут к благу и величию киргизов, но неприязнь к Алмамбету не гасла от этого, а разгоралась, ибо не было в его душе веры к пришлому китайцу и в деяниях хана войска подозревал он хитро скрытое коварство. Так было до того дня, когда гнев Чубака, пламенея, вырвался наружу.

Однажды, измученные трудными упражнениями, воины легли на отдых. Солнце медленно заходило за темно-зеленый край земли. Вдруг со стороны, противоположной заходу солнца, показались два всадника. Так как солнце не мешало на них смотреть, то в одном из всадников сразу узнали богатыря Кокчо. Он не упражнялся в науке боя, ибо следил за тем, чтобы воины дома Чингиза не нарушали покоя таласской земли. Когда всадники приблизились, войско увидело, что спутником Кокчо был человек еще не старый, но с изнуренным лицом, одетый в рубище и отмеченный Чингизовым клеймом раба.

Кокчо подъехал к Манасу, окруженному сорока богатырями, и сказал:

— Хан Манас и все богатыри! Послушайте слова этого человека. Он киргиз из числа рабов сорокаханного Китая.

Незнакомец, услышав имя Манаса, помолодел от радости и воскликнул:

— Блажен час и день, когда я увидел льва киргизов! Вижу я и Алмамбета. Узнаешь ли ты меня, хан Цветущей Страны? Я был одним из твоих воинов, когда ты поднял восстание черной кости. Чудом я спасся и решил найти приют на земле отцов, чтобы вечная радость стерла клеймо рабства с моего лба. Долго я шел, но все же достиг Таласа. Слушай же, хан Манас: великое бедствие грозит киргизам. С того дня, как Алмамбет покинул родину, стал Широкосапогий Конурбай собирать большое войско в поход на киргизов. Сорок ханов Китая во всем послушны Широкосапогому. Слыхал я, что войско разделено на две части, и в каждой из них десять раз по сто тысяч воинов, и одна из этих двух частей держится про запас, а другая готова к походу. Говорят, что похваляется Конурбай: буду, мол, гнать киргизов до самой Мекки, если не сдадутся в рабство дому Чингиза. Так я слышал, и таково мое слово к тебе, хан Манас Великодушный!

И вот, едва замолк этот человек, вырвался наружу гнев Чубака, долго кипевший в его груди и готовый ее разорвать. Он обнажил свой меч и бросился к Алмамбету, крикнув:

— А, проклятый китаец! Теперь я разгадал тебя, сын свиньи! Железная Столица — твоя опора! Конурбай — твой хозяин! Предательство и измена. — твое ремесло! Сам ты — пес! Почему ты молчал, почему ты скрыл от нас, что Конурбай готовит несметное войско к походу на киргизов? Скажешь: «Я не знал»? Врешь, ты знал, ты подослан к нам Конурбаем! Слушали мы твои сказки: Берюкез, мол, убил твоих родителей, Конурбай, мол, твой исконный недруг и обидчик. Если так, почему же ты не просил у нас войска, чтобы отомстить Конурбаю? Ты изменник, а может быть, и трус, а если ты не трус — защищайся!

С этими словами Чубак напал на противника. Китайский витязь, который не взвидел света от оскорблений Чубака, тоже вынул меч из ножен, и синие полосы стали пересеклись, сверкая смертью. Тут Манас закричал голосом грома:

— Чубак, остановись! Алмамбет, прости его!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Голос Манаса был таков, что никто из киргизов не мог его ослушаться. Противники, тяжело дыша, опустили свои мечи. Манас заговорил голосом разума:

— Чубак, Алмамбет! Два близнеца по духу, двойники по храбрости! Оба вы моя опора и моя крепость. Почему же моя опора возненавидела мою крепость? Почему ты, Чубак, оскорбляешь Алмамбета, хана войска, названого моего брата, приемного сына моего народа? Стыдись, Чубак, своих глупых и дурных слов!

Но противники, слушая Манаса, не видели его, ибо Чубак был ослеплен злобой, а Алмамбет — яростью. Душа Алмамбета горела, как на закатном солнце горела его коса. Он сказал:

— Глупец ты, Чубак, крикун ты и пустодум! Для того ли я оставил свой престол в Таш-Копре, чтобы выслушивать твои никчемные упреки? Для того ли покинул я Китай, прекрасную, могущественную мою родину, чтобы ты, Чубак, назвал меня изменником? Разве мне не тяжело, подумай, глупый Чубак! Разве не сжимается моя душа, разве не жжет ее пламя? Разве покинул бы я Китай, если б не преследовали меня ханы во главе с Эсеном и Конурбаем? Разве покинул бы я землю родины, если бы не видел, как жирные ханы порабощают народ, тянут из него десять жил, творя неправду? Разве пришел бы я к вам, если бы не думал отомстить Эсену и Конурбаю за убийство моих драгоценных родителей, за разгром моей чернокостной рати? Ты, Чубак, назвал меня китайцем. Да, я китаец и докажу это, отрезав твой лживый язык! Спрашиваешь, почему я не прошу Манаса, чтобы он пошел в поход на Железную Столицу? Э, пустодум ты, Чубак! Думаешь, сорокаханное грозное, несметнолюдное государство можно взять голой рукой? Глуп ты, Чубак, и не хочу я пачкать свой меч в твоей глупости, которая вместо крови переливается в твоих жилах!

— Ты испугался, беглец! — воскликнул Чубак. — Ты испугался одного меня, а вздумал пугать хваленым своим Китаем целое войско! Все равно придется нам сразиться с воинами сорока ханов, ибо они собрались на нас в поход! Говори же: почему ты не желал битвы с домом Чингиза? Говори, ибо у тебя глаза человека, прячущего правду!

Тут все взглянули в глаза Алмамбету, и показалось всем, даже Манасу, что Чубак не зря рассвирепел, что в глазах китайского витязя нет твердости. Взглянул Алмамбет на Манаса и понял, что даже вера Манаса в него, и та поколебалась. Когда же Манас ласково сказал ему: «Говори, Алмамбет, если Чубак стоит твоих слов», душа Алмамбета не вынесла тяжести, он зарыдал и, облегчив слезами душу, молвил:

— Чубак прав: я скрыл от вас одну истину, скрыл от всех киргизских мужей,