Десять буянов, возгордившись тем, что умные люди нуждаются в них, выслушали приглашение Кокчокеза с радостью, а Урбю выслушал с недоумением, но все же согласился прибыть в назначенный срок. И вот ханы, стреножив коней, спустились в укромную луговину. Звезд не было. Кокчокез повторил свои предательские слова, и шестеро мятежных ханов одобрили их, а десять сыновей Орозду пришли в такую неистовую радость, эти буяны, из которых самому младшему шел уже четвертый десяток, а самому старшему — шестой, что Кокчокезу пришлось их обуздать:

— Успокойтесь, дети мои! Послушаем слова храброго Урбю, который должен возглавить общее наше дело!

Но Урбю молчал. Он все время сидел в стороне от мятежников и не произнес еще ни слова. Тут Кокчокез вспылил:

— Что ты молчишь, Урбю? Или ты забыл, что для мужчины честь дороже всего, а Манас обесчестил тебя? Он ударил тебя плетью, и это видели не только киргизы, но и китайцы, и индусы, и арабы, и казахи — все народы, собравшиеся почтить память Кокетея. И, наверно, они теперь называют тебя не Безродным, а Бесчестным, а то и так: «Урбю, сносящий удары плетью». Разве не стыдно тебе, мой Урбю? Разве Манас не достоин смерти? Разве твой оскорбитель останется в живых? Разве имя твое станет посмешищем?

Каждое слово Кокчокеза обжигало богатыря Урбю, как удар плети, но, когда Кокчокез замолк, думая, что он убедил Урбю, тот сказал:

— Я помню то, о чем говорит Кокчокез. Тогда, на поминках, я был неправ: я произнес свое слово не вовремя и не к месту. Был неправ и Манас: он слишком погорячился. Но Манас первым подошел ко мне, сказав: «Забудем ссору», и подарил мне золотой слиток, служивший мишенью для состязавшихся стрелков.

— И он купил тебя этим куском золота? — с насмешкой спросил Кокчокез.

— Манас купил меня своим благородством и великодушием! — воскликнул Урбю. — Манас — хребет народа. Поймите же, злые глупцы: покуда жив Манас, не придет к нам бедствие, не исчезнет между нашими людьми согласие! Вы богаты. Кто вам дал богатство? Манас! Имя киргизов почетно среди народов. Кто дал нам славу? Манас! Железо, твердое железо, и то нельзя превратить в сталь, если оно из разных кусков. А поглядите: Манас собрал нас от разных матерей и отцов и сделал единым народом, крепким, как сталь. Кто наша крепость? Манас! И эту крепость вы хотите разрушить? Вы хотите убить Манаса? Да будут прокляты ваши имена!

Тут Кокчокез вскричал:

— Убейте этого нечестивцаї Если он останется в живых, он донесет на нас Манасу!

Шестеро высокородных и десять буянов бросились на Урбю, но ловкий джигит успел подняться на неги и обнажить меч. Шестнадцать мечей противников сверкнуло в воздухе, но меч Урбю был быстрее и сверкал до того мгновения, пока семнадцатый меч, меч Кокчокеза, не вонзился между лопатками джигита. Спина Урбю окрасилась кровью, свет померк в его глазах, он понял, что пришла смерть, как вдруг раздался голос, такой громкий, что испугалась земля, а камни скатились с холмов в луговину.

— Когда семнадцать нападают на одного, то всегда виноваты семнадцать! — крикнул голос, и то был голос Алмамбета.

Китайский исполин приблизился к Урбю, защитив его своим телом и телом своего коня, и стал рубить направо и налево. От взмаха его направо лишились жизни пять младших буянов Орозду, от взмаха налево лишились жизни пять старших. Увидев, что все буяны мертвы, шестеро мятежных ханов убежали, забыв даже распутать своих стреноженных коней и сесть на них. Они убежали, эти шестеро, в разные стороны, и беззвездная ночь поглотила их. Кокчокез хотел последовать за ними, но задержался, желая сесть на коня. Тогда богатырь Урбю, истекая кровью, собрал свои силы и взмахнул мечом, и голова Кокчокеза отделилась от плеч и упала, и упал Урбю. Алмамбет спешился, перевязал ему рану платком, смазанным целебной мазью, и Урбю пришел в себя.

— Кто ты, воистину великий богатырь? — спросил Урбю. — Я не вижу твоего лица, ибо сейчас ночь, но я вижу твою силу, храбрость и благородство. Ты спас меня. Моя жизнь — твоя.

— Завтра, когда ты увидишь мое лицо, я назову тебе свое имя, — сказал Алмамбет. — А ты чей сын?

— Не знаю, — сказал Урбю. — Весь мой род уничтожен, и меня прозвали Безродным. А имя мое Урбю, я один из сорока львов богатыря Манаса. А те, что убиты тобой, и те, что убежали, — предатели, задумавшие убить Манаса.

— Манас — цель моего сердца, — сказал Алмамбет. — Если на то будет твоя воля, возьми меня в спутники.

Урбю немного удивился тому, что его спаситель не хочет сразу назвать свое имя. Но жизнь Урбю принадлежала незнакомцу, и Урбю сказал:

— Я счастлив быть спутником такого смельчака. Поедем к Манасу, держа в поводу коней, оставшихся без всадников. Ведь конь не виноват, если его владелец — предатель.

Урбю с помощью Алмамбета сел на коня, сел на своего Гнедого и Алмамбет, и всадники поскакали к Таласу, держа в поводу семнадцать коней своих противников. Когда бледная утренняя звезда осветила дорогу, Урбю бросил быстрый взгляд на незнакомца и обомлел: перед ним был китаец, настоящий длиннокосый китаец, и конь его, гнедой конь, был разубран по-китайски. И джигит Урбю услышал такие слова:

— Теперь я назову тебе свое имя. Я Алмамбет, сын Азиза, владыки одного из сорока ханств необъятного Китая.

— Весь мой род уничтожили китайцы, — сказал Урбю Безродный, и губы его дрогнули, как будто он вкусил сейчас от горечи мира.

Алмамбет понял смуту его сердца и спросил:

— Уверен ли ты, Урбю, что то были китайцы? А может быть, то были тыргауты? Или манджу? Или монголы?

— Все вы лопочете не по-нашему, — сказал Урбю. — Все вы длиннокосые, все вы молитесь бронзовому Будде. Кто вас поймет!

— О звере судят по его звериным делам, о траве — по ее травяным делам, о человеке судят по его человеческим делам. Суди же меня, Безродный Урбю!

И Урбю, услышав эти слова Алмамбета, наклонился к нему пристыженный и приник к его лицу, и кони их поскакали рядом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Странник

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Одинок я на этой земле,

Дни и ночи мои — в седле.

Я киргиз иль китаец я?

Сирота и скиталец я!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀