Я ясно видел безумие в его глазах.

Это длилось секунд пять, но это было страшно. Потому что я понимал – в этот момент три жизни висели на волоске.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде, чем взгляд Александра Альберона стал ясным.

Он сплюнул и опустил руку, отзывая магию.

А затем грубо отпихнул меня, схватил мою мать и прямо в легком платье потащил на морозный двор.

ГЛАВА 43

– В монастырь богини стыда и скромности Айдос! Там ты останешься до конца дней своих, лживая подстилка!

Я не мог поверить, что больше не увижу свою ласковую веселую маму, которая сейчас плакала навзрыд.

– Отец, что ты делаешь? – я изо всех сил вцепился в ее руку. – Не отбирай ее, не бросай! Прости ее, и мы обо всем забудем!

– Это для твоего же блага, сын мой. Теперь у тебя нет матери. Только отец, – и он увел ее.

С тех пор моя жизнь круто изменилась. Отец сразу же, досрочно отдал меня в юнкерское училище имени императора Терентия. Когда я с отличием его окончил, он тут же взял меня в Ронсенвальскую военную компанию против арахнидов – гигантских разумных пауков.

Несмотря на то, что я был сыном самого генерала, свой путь в армии императора я начал со звания лейтенанта. Другие высокие чины сразу же ставили сынков на должности полковников и генерал-майоров, отец желал, чтобы я прошел весь путь, начиная с самых низов.

Я и сам хотел того же – пройти всю грязь войны, увидеть ее истинное лицо, подняться из низов наравне с самыми простыми солдатами.

Как он и велел, про свою мать я больше не вспоминал.

Лишь однажды, во время короткого отпуска из училища в родной дом, из подслушанного разговора слуг узнал, что мать произвела на свет здоровую и крепкую девочку.

Ее оставили в монастыре Айдос, оформив как подкинутую к дверям сиротку.

Ввернувшись в училище и встретившись там с отцом, я рискнул спросить его об этом, хотя он совершенно не выносил тему матери. В ответ Александр пришел в ярость:

– Не смей вспоминать эту женщину и ее ублюдка, Кайран! Не смей, говорю тебе, сынок!

Но я не мог.

Офицеры-преподаватели, кажется, были предупреждены моим отцом, поэтому увольнительную мне в те выходные не дали.

В училище я всегда ревностно соблюдал дисциплину и до тех пор не удостоился ни одного выговора, но в тот день решение созрело мгновенно.

В тот день я ушел в самоволку, без разрешения старшего офицера покинув территорию училища.

Путь мой лежал на самую окраину Орлиана, где был расположен монастырь богини стыда и скромности Айдос.

Это мрачное место, расположенное в голом пустынном ущелье, больше всего напоминало тюрьму. Служители богини строго следовали принципу – ничего в монастыре не должно радовать глаз. Здесь не было даже зелени – один песок.

Я шел по выложенной желтым кирпичом дороге, крепко сжимая в руках огромный букет цветов, который купил для матери в лучшем цветочном магазине Орлиана, потратив львиную долю своих карманных денег.

Это были ее любимые нежно-персиковые розы, которые так редко дарил ей отец.

По правде сказать, на моей памяти он никогда их ей не дарил.

Послушницы в темных одеждах, больше напоминающие ворон, зыркали на меня с таким видом, как будто я не навестить мать пришел, а собрался прямо во дворе их монастыря начертить пентаграмму и вызвать всетемного.

Были среди них и молоденькие, которые явно недавно приобщились к служению Айдос. Вот они смотрели на розы в моих руках мечтательно и даже завистливо.

Для них эти цветы действительно были чем-то необыкновенным.

Само собой, я понимал, что вряд ли мне разрешат встретиться с мамой – отец наверняка строго-настрого запретил им пускать меня к ней.

Мать-настоятельница мадам Жувеналь, в кабинет которой я направился, и слышать об этом не хотела. Но у меня уже был готов для нее убойный аргумент, а именно – вторая часть моих карманных накоплений.

Жувеналь оказалось подкупить даже легче, чем я думал. Я полагал, что не примет она взятку от несовершеннолетнего пацана. Побоится гнева генерала Альберона.

Зря.

Правда, когда она прятала деньги в своей сейф, не было в ней ни стыда, ни скромности.

Когда я вошел в комнату матери, то был поражен бедной, буквально нищенской обстановке и холоду, царящему в этой жалкой каморке.

Но затем мой взгляд упал на кровать, на которой она лежала, и я забыл обо всем на свете.

Бледная до синевы, такая маленькая и худенькая, с темными кругами, которые залегли под ее огромными, некогда весёлыми и искрящимися жизнью глазами. Тонкая рука, лежавшая поверх грубого домотканого покрывала, больше напоминала птичью лапку.

Я смотрел на нее и не понимал, что с ней.

– Кайран… – слабо позвала мать. – Неужели это ты, сынок? Да нет, мне, видно, мерещится…

– Да, это я, мама. Я пришел поздравить тебя с рождением дочки.

В ее глазах блеснули слезы.

– Ах, сынок, мой любимый, мой славный сын... Каким же ты стал красивым! Как же я счастлива, что увидела тебя. О, розы! Это же мои любимые… Богиня, я словно в сказку попала! Спасибо тебе, сынок!

Мать хотела прижать к себе цветы, но у нее даже на это не хватило сил.

Я велел толстой настоятельнице, которая терлась за дверью и подслушивала каждое слово, принести для цветов вазу.

В этой пустой комнате не было вообще ничего, что могло хоть как-то за нее сойти.

– Как ты себя чувствуешь, мама? – встревожено спросил я. – Как малышка?

– С ней все хорошо. Родилась здоровенькой и очень красивой! Правда, мне уже несколько дней ее не приносили. Но я что-то плоховато себя чувствую эти пару дней… Ничего, пройдет.