– А этот хлопок не украдут? – спросил я Назара.

– На все Божья воля, – прозвучал благочестивый ответ.

Магометане охотно перекладывают на потусторонние силы ответственность за все свои просчеты и разгильдяйство. Можно сказать, концепция фатализма служит у них прикрытием для многочисленных грехов.

Чуть позже я выяснил, что единственный способ научить моего нерадивого погонщика хотя бы некоторой осмотрительности (после того как он повредил мои ящики и оправдался волей Всевышнего, послужившей причиной данному происшествию) состоял в том, чтобы устроить провинившемуся легкую взбучку. Закончив с этой процедурой, я воскликнул:

– О, брат мой, такова воля Бога. Тут не на что жаловаться; тебе суждено было повредить мою собственность, а мне – немного побить тебя. Ничего не поделаешь, благословен будь Аллах.

Сей метод взаимодействия с моими подручными произвел на них должное впечатление, после чего погрузка и разгрузка верблюдов производились гораздо более аккуратно.

Казалинск остался далеко позади, и вокруг нас простиралась бесконечная белая пустыня. Вскоре стала собираться буря. Ветер завывал и посвистывал, поднимая тучи снега. Глазам делалось больно, на них выступали невольные слезы; нестерпимое белое сияние и режущий ветер буквально слепили нас. Лошади с трудом пробирались через снежные заносы. Беднягам доставалось не меньше нашего; вокруг глаз у них блестела корка замерзших слез; понукать их приходилось гораздо больше обычного.

Для защиты глаз от этой напасти я привез из Англии очки с темными стеклами. Кочевники в здешних местах часто страдают от офтальмии, летом причиняемой пылью и солнцем, а зимой – резкими ветрами и сверканием снега. Однако очки мои оказались бесполезны. Касание стальных дужек причинило моим вискам такой же по силе ожог, будто их коснулись раскаленным железом. Мне ничего не оставалось, кроме как надвинуть шапку на глаза и смотреть вперед сквозь завитушки темной овчины. В определенной мере это защитило глаза от сияющего зеркала у нас под ногами, и болезненные ощущения отступили.

Глава XXII

Верблюды – Их скорость – Как разделять переходы – Кибитка – Лучше замерзнуть, чем ослепнуть – Татарский повар – Туркменский аппетит – Хивинский караван – Основная дорога ведет в Хиву, боковая в русский форт – Чаепитие с хивинцами – Укрытие для верблюдов

Примерно через пять часов проводник попросил меня остановить караван. Солнце стремительно опускалось к западному горизонту. Мы выехали поздно, но поскольку в первый день путешествия лучше ограничиться коротким переходом, чтобы проверить подгонку седел и укладку багажа на верблюдах, я согласился – при условии, что мы свернем лагерь и отправимся дальше не позднее полуночи.

Кормят верблюдов только днем, поэтому ночью им следует двигаться как можно дольше. Идут они очень медленно, не развивая, как правило, скорости, превышающей двух и одной трети мили за час. Это средний показатель для любого каравана; тем не менее по ночам они шагают немного быстрее, чем при дневном свете. На закате следует сделать привал и продолжить путь в полночь, разгружая верблюдов на два часа днем, чтобы покормить. Таким образом, караван ежедневно проходит как минимум тридцать семь миль, двигаясь в среднем по шестнадцать часов.

Наш проводник и туркменский погонщик тем временем разбивали кибитку; она должна была защитить нас от пронизывающего ледяного ветра, который дул прямо с востока, завывая по всей степи и не встречая на своем пути никаких препятствий.

По своей конструкции кибитки устроены весьма просто. Кстати, один немецкий офицер, сопровождавший русский экспедиционный корпус в Хиву, высоко оценил эти самые кибитки для возможных нужд армии. Лейтенант Штумм даже привез одну такую в Берлин показать своему военному начальству. Попытаюсь вкратце описать ее конструкцию. Представьте несколько шестов пяти футов и трех дюймов длиною, каждый в диаметре – один дюйм; все они соединены друг с другом посредством поперечных шестов, на концах которых имеются отверстия и пропущенные сквозь них кожаные ремни. При раскрытии этого каркаса получается полная окружность примерно двенадцати футов в поперечнике и пяти футов трех дюймов в высоту. Вкапывать его в землю нет надобности, поскольку круглая форма основания обеспечивает устойчивость. После этого на поперечные шесты накидывают плотную ткань из овечьей шерсти, называемую cashmar, которая свисает до самой земли. Эта преграда полностью защищает от ветра. Затем в дело идет еще одна связка шестов. Одним концом они все привязаны к небольшому деревянному кресту примерно шести дюймов длиной и четырех шириной; стоящий в центре окружности человек поднимает эту связку крестом вверх и при помощи кожаных петель закрепляет свободные концы шестов один за другим на основном каркасе. В результате все шесты соединяются друг с другом и создают устойчивую конструкцию; сверху она накрывается еще одним куском ткани, причем по центру оставляется отверстие для выхода дыма. Наконец из каркаса удаляется один боковой шест для создания входа, и кибитка на том готова.

Вскоре посреди нашего жилища трещал костер, а в чайнике, подвешенном над пламенем на треноге, растапливался снег для чая, несколько стаканов которого способны в подобных обстоятельствах доставить путнику чувство определенного комфорта.

Однако из-за сырых дров палатка быстро наполнилась дымом. Он был таким едким, что оставаться под крышей казалось практически невозможно. Наши глаза, и без того уставшие от ветра и снежной белизны, теперь донимал дым. Открывать их становилось все труднее.

– Дрова сырые, – сказал проводник. – Лучше замерзнуть, чем ослепнуть.

С этими словами он развязал петли, державшие верхний кусок ткани, и мы остались без крыши.

Вечернее небо было великолепным. Звезды, если смотреть на них из покрытой снегом пустыни, кажутся намного ярче и сияют так ослепительно, как нигде во всем остальном мире. Время от времени небосвод перечеркивался вспышками метеоров. Молниеносный след из живого пламени чертил на небе траекторию их космического курса. В какой-то момент целый дождь из падающих звезд вспыхнул у нас над головами и тут же погас. Сонмы миров и созвездий светились в недосягаемой вышине, подобно драгоценным каменьям в диадеме, у которой нет цены. Мы оказались свидетелями величественного пиротехнического зрелища, где единственным актером выступала сама Природа. Ради такого стоило отправиться в долгое путешествие – пусть даже в самое сердце Средней Азии.

Тем временем наш проводник, возложивший на себя обязанности шеф-повара, возился с железным котлом, который занимал особое место в его персональном багаже. Не без труда отрубив несколько кусков промерзшей баранины, он с деловитым видом бросал их теперь в эту емкость. Затем туда последовали шесть-семь пригоршней риса, сопровождаемые ломтиками бараньего жира. Проводник выудил его из какого-то укромного кармана в своем халате, и вот над раскаленными