не прятал от ветра нос хотя бы одну минуту, тот становился синим, после чего белел, а прикоснуться к чему-нибудь металлическому голой рукой было практически так же болезненно, как взяться за раскаленное железо.

Тем не менее приготовления наши закончились. Туркменский погонщик и три верблюда стояли уже у дверей, нагруженные кибиткой, фуражом и прочим. Предложение же о казачьей охране я отклонил.

В самом деле, не стоило утруждать бедных казаков долгой и бессмысленной поездкой по степи на одном лишь основании слухов о воинственных туркменах; и, как выяснилось, я поступил совершенно верно, поскольку чуть позже мне рассказали о группе из десяти солдат, пришедшей из Петро-Александровска; двое замерзли насмерть, а другие сильно обморозились. Обмундирование казаков не обеспечивает такой защитой против жестоких стихий, как теплые шубы, овчина и все прочее, что может надеть на себя гражданский человек.

Проводник наш приехал на своем собственном коне, который, если такое вообще возможно, был еще менее упитан, чем мой. Назар восседал на огромном мешке с зерном, свисавшем с одного бока самого высокого верблюда, тогда как противовесом с другой стороны служила большая вязанка дров. Мой маленький татарин с траурным видом улыбнулся, прощаясь со своими многочисленными знакомцами, после чего повернулся ко мне и сказал:

– Только бы нам не замерзнуть, ради бога.

На что я от всего сердца ему ответил:

– Иншаллах.

Несмотря на некоторые недостатки избранного маршрута – такие, например, как необходимость использовать вместо воды талый снег, а также везти с собой больше дров, чем их понадобилось бы на другой дороге, – для меня он все же обладал рядом преимуществ.

Во-первых, добраться до Петро-Александровска этим путем я мог в два раза быстрее, нежели по дороге через Иркибай, а во-вторых, мне предстояло увидеть совершенно новый маршрут или, по крайней мере, такой, какой не был отмечен на хивинской карте мистера Уайлда, и как сильно бы мне ни хотелось посетить Хиву летом, переплыв через Аральское море, обстоятельства, мне неподвластные, полностью исключали исполнение моего желания.

Для пропитания мы везли с собой запас щей, то есть капустного супа с большими кусками мяса. Налитая в два больших металлических ведра из конюшни, эта субстанция обратилась в лед и не представляла никакой сложности для перевозки на верблюде. Также мы заготовили двадцать фунтов вареного мяса и топорик для того, чтобы рубить замороженную еду или валежник для разведения костра. В багаже имелась и кулинарная горелка с припасом спирта на случай нехватки дров.

Я нанял верблюдов до Петро-Александровска, однако при малейшей возможности намеревался его избежать. Получив разрешение от русского военного министра генерала Милютина путешествовать по Русской Азии, я находил себя свободным в любом выборе пути и неподотчетным перед подчиненными ему русскими офицерами.

Дошедшие до меня известия о поездке майора Вуда заставляли усомниться в твердости обещания генерала Милютина, и я не мог избавиться от предчувствия, что никогда не увижу Хиву, если, подобно моему соотечественнику, заеду в Петро-Александровский форт. Действительно, как впоследствии я узнал из уст самого майора, ему так и не разрешили приблизиться к столице хана более чем на шестьдесят верст, а когда он выразил это свое пожелание коменданту гарнизона полковнику Иванову, тот уведомил его, что на сей счет имеется твердое предписание генерала Кауфмана и подобное разрешение ни при каких обстоятельствах выдано быть не может.

После отъезда майора Вуда Аму-Дарья подверглась дальнейшему исследованию за пределами форта. Будем надеяться, что военная администрация Санкт-Петербурга пригласит майора в следующую экспедицию. Для англичан понимание, насколько судоходна эта могучая водная артерия, является не менее важным, чем для русских. Существовала и другая причина, побуждавшая меня направиться прямиком в Хиву, минуя Петро-Александровск. Даже в том случае, если бы российский комендант позволил мне посетить столицу (при всей маловероятности подобного исхода), я пребывал в убеждении, что это произойдет только в сопровождении конвоя и мне покажут лишь те места, которые, по мнению русских, следует показать англичанину, дабы представить общую ситуацию, так сказать, в розовом свете, а перемещаться по городу свободно я, разумеется, не смогу. Меня также мучило любопытство насчет правителя Хивы – действительно ли он являлся тем ужасным варваром, каким стремились представить его русские.

Усесться на моего конька оказалось весьма непростым делом. Он хоть и был в холке всего четырнадцати хэндов ростом, но вся моя экипировка из овчины и прочих тяжелых одеяний весила не менее пятидесяти фунтов и крайне осложняла процедуру. Стремена, несмотря на свои внушительные размеры, тоже оказались тесноваты, поскольку Назар обмотал их войлоком, чтобы защитить мои ноги от ледяного металла.

Это маленькое животное буквально застонало, когда я взгромоздился на него. Проводник что-то негромко сказал Назару, и в лице его проявилось нечто волчье.

Взгляд стал голодным и наполненным такого живого интереса к моему коню, что это привлекло мое внимание.

– О чем он говорит, Назар? – спросил я.

– Он говорит, конь у вас больно тощий, да вроде жилистый, – ответил татарин.

– Весьма на это надеюсь, – откликнулся я. – Дорога предстоит долгая, а он сильно перегружен.

– Нет, сэр, вы не так поняли, – продолжал мой слуга. – Это в том смысле, что есть его будет трудно, когда выбьется из сил и придется его прикончить.

– Что?! Ты серьезно? Этот парень хочет съесть моего коня? – с негодованием воскликнул я.

– Конечно. До Петро-Александровска ваша кляча не дотянет, и уж тогда мы все хорошенечко наедимся. – Глаза моего маленького татарина заблестели, как прежде они блестели у проводника, и он засветился злой радостью в предвкушении банкета с кониной, считавшейся в здешних местах подлинным деликатесом.

Вскоре мы пересекли Сыр-Дарью, известную в античной истории под именем Яксартес, омывающую Форт № 1 с юга. По замерзшей реке, блестевшей под полуденным солнцем, подобно бескрайнему листу полированной стали, пролегала наезженная дорога. Невдалеке виднелись вмерзшие в лед пароходы Аральской флотилии, черные трубы и закопченные очертания которых резко контрастировали с яркими разноцветными одеждами бедноты, бродившей по берегам.

Несколько сосланных из Уральска казаков столпились вокруг прибывшего из Оренбурга татарина, пытаясь узнать новости о своих домашних; в то время как два дикого вида киргиза торговались с кучкой хивинцев, желавших купить у местных жителей овцу.

Отъехав немного от города, мы наткнулись на сотни тюков с хлопком, валявшихся прямо посреди дороги. Никто не приглядывал за ними, и огромные свертки, казалось, лежат здесь специально для воров. Скорее всего, их везли из Бухары; погонщики верблюдов уехали в Казалинск встречать праздник с друзьями, но после его окончания, видимо, собирались вернуться и продолжить свой путь в Оренбург. Хозяйское же добро тем временем просто лежало в