Впрочем, опыты быстро остановили, всех участников посадили на старые таблетки. Но тот короткий миг свободы вернул волю, и Раз уже отказался возвращаться к прежней жизни. Дождавшись момента, он ушёл вместе с Реной, оставив за собой пепелище.

— Ты ведь знаешь, что Шидар ещё жив?

Рена округлила глаза.

— Нет, я думала, он сгорел вместе с остальными.

— Он тогда уехал, потому-то у нас и появился шанс. Без него в первую же субботу врачи разошлись по домам, а охрана засела за картами. Сколькие тогда погибли, как думаешь? Человек триста?

— Неважно, Раз. Одним ты отомстил за мучения, других — освободил. Все, кто попадают в больницу, обречены. Вспомни, сколькие покончили там с собой. Я не знаю, как ты выдержал три года.

— А выдержал ли? — ехидный вопрос сам сорвался с губ.

Конечно, нет. Он вопил и молил о свободе. А когда и слов не осталось — скулил, как собачонка, лишь бы боль прекратилась. Но она всё не заканчивалась, и он умер — так казалось. Какая-то тень Кираза вернулась с началом экспериментов Гайлата. Но и она не смогла долго прожить, окончательно сдалась и уступила место тому, у кого не было чувств, а значит, кто не мог испывать боль — любую.

— Тебе решать, Раз, тебе.

Вместо ответа парень покрутил в пальцах игральную кость, старательно избегая смотреть на грань с четвёркой. Всё, что он решил, это что тот, кто повинен в боли, скоро сам узнаёт её.

Рена, обхватив чашку с кофе обеими руками, поспешила сменить тему:

— А мы ведь с тобой почти не говорили о магии. Что ты о ней слышал?

Раз пожал плечами:

— Не так много. Сама знаешь, что больничные не могли научиться — нет уже учителей. Только ты была другой. Я помню твои слова: нити магии пронизывают весь мир, нужно уметь их видеть, касаться, складывая руки определённым образом, и всё такое.

— Да, но я хотела сказать про другое. Нас учили истории магии. Таких, как ты, называли делателями. Вы не просто двигаете предметы — это хаотичное проявление силы. Если её упорядочить, вы сможете изменять саму суть вещей. Это как быть кузнецом или гончаром, но уметь из любых материалов создавать что угодно. Ты же сам видел, что было в поезде: нож будто превратился в жидкость и стёк с руки.

Раз заинтересованно посмотрел на девушку. О магии они действительно говорили нечасто. Сила не дала им ничего хорошего, и обсуждать её просто не хотелось. Хотя, если бы не она, с Реной могло случиться что угодно. И если бы не она, поезд бы не взорвался.

— Это здорово, но я принял решение: я ни за что не вернусь к магии. Даже чтобы отомстить Лаэрту. Он не стоит новой боли, а то, что ему полагается, он и так с лихвой получит. Хватит с меня магии. Я не хочу.

Раз потянулся к чашке Рены и отпил кофе. Первый глоток — горечь, затем кислое послевкусие. Даже таблетки вкуснее. Он поставил чашку назад, но девушку подтолкнула её, и Раз снова отпил — противный вкус возвращал мыслям чёткость не хуже цифр.

— Хорошо, — Рена кивнула. — Если уж мы начали вспоминать… А первые деньги помнишь? — она ткнула рукой в угол зала.

Найдер не был настоящим вором и умел только драться да отбирать кошельки силой — всему они учились вместе. После того как впервые проникли в дом и украли драгоценности, оша продал их, а затем разделил награду на троих. Раз, неуклюжий, уронил мешок с линирами, и те рассыпались по всему полу. Вместе с Реной он начал собирать их, но вместо этого они много смеялись, а потом целый час сидели, прислонившись к стене, поглядывали на монеты и мечтали, как увидят весь мир,

Пока не пришёл Найдер и не заворчал. Хотя нет, это не было настоящим концом истории. Счета пополнялись, смех и разговоры продолжались. Пока запас таблеток не начал подходить к концу, и Фебу не пришлось создать новые — сильнее и с побочным эффектом. И счета стали увеличиваться с ещё большей скоростью — теперь Раза никакой мораль не могла сдержать, — но вот разговоров сделалось меньше, а смех перестал звучать вовсе.

Рена выскочила из-за стола и, схватив друга за руку, потянула к стене. Раз поддался, и они вместе сели на пол плечом к плечу. Он чувствовал, как всё внутри рвалось на две части: одна отчаянно просила задержать мгновение, а вторая требовала уйти.

Нортийка с улыбкой повернула голову к другу:

— Ну, что ты мне скажешь?

— Если честно, я не могу сейчас говорить ни о чём, кроме дела. У меня все мысли только о Лаэрте. Мы его упустили. Весь поезд, весь риск — всё было зря.

Раз медленно провёл рукой по лицу. На самом деле он думал куда о большем, но снова и снова всё возвращалось к мыслям о брате. Если бы не Лаэрт, не было бы магии, боли, страха, риска, напрасных жертв.

— Расскажи о нём. Я должна знать, к кому иду.

— Нет! — Раз сердито посмотрел на девушку. — Ты не пойдёшь к нему, это опасно для тебя.

— А для тебя ещё опаснее. Раз, ты не знаешь, в каких местах я успела побывать в Кионе. Думаешь, достать информацию — это просто? Дал денег — рассказали, начал угрожать — раскололись? Нет, самое сложное — найти того, кто знает. Я видела всю грязь Киона, и меня не напугает ни «Камень», ни твой брат. Вечером я пойду к нему.

— Рена, ты его не знаешь. Да и я тоже, видимо, — губы тронула горькая улыбка. — Я в детстве был жутким плаксой и трусом, но родители этого не замечали — они сутки напролёт проводили в лаборатории. А Лаэрт был ряд. Читал сказки, чтобы я, боявшийся темноты, скорее уснул. Рассказывал, что такое гроза на самом деле — я ведь каждого удара грома страшился! Он научил меня всему. Знаешь, я не расстроился, когда умерли родители — их и так никогда не было в нашей жизни. В какой-то степени я даже порадовался, что мы остались вдвоём. Как верующие видели в жреце — божьего сына, так и я в Лаэрте — своего бога. Он был моим отцом, матерью и лучшим другом. Но потом… Не знаю, может, он боялся, что я проболтаюсь насчёт его экспериментов, или испугался магии.

Раз сжал в карман футляр с таблетками. До новой оставалось чуть-чуть — скорей бы. Хватит болтать — от этого больнее. Но слова быстро вырвались наружу, стоило клетке, сдерживающей их, хоть немного ослабнуть.

— В больнице ведь были разрешены посещения, но Лаэрт ни разу не пришёл. В произошедшем не было ни случайности, ни ошибки, — Раз устало выдохнул и запрокинул голову к закопченному потолку. — И потом, пытаясь разобраться в деле, я многое услышал о Лаэрте. Это просто продажная шкура, которая ради своих экспериментов пойдёт на что угодно. И если ты познакомишься с ним, уж поверь: он не станет разбалтывать свои тайны, но с лихвой возьмёт всё, что ты можешь дать.

— Ты не позволяешь волноваться за себя, но волнуешься за меня? Мы все согласились на дело, и неважно, идёт речь просто о миллионах или о твоём спокойствии — я не откажусь от него.

Раз молчал. Это действительно значимая часть плана, которая могла многое дать. Но он не хотел, не мог так просто отпустить Рену к этому чудовищу.