«Кукусик», – произнесла Ясмин одними губами.

Ариф отсалютовал сестре средним пальцем за головой Ма, но улыбнулся.

– А как насчет тебя? – спросила Ясмин. – Тебе нравится твоя работа? Собираешься вернуться после декрета?

– Мне повезло, потому что мне там правда нравится, хотя я туда устроилась случайно сразу после школы, думала, временно, а вот поди ж ты. Собиралась выучиться на гигиениста, нужен диплом, двухлетний очный курс, и Норман, мой начальник, сказал, что потом обязательно возьмет меня назад гигиенистом. Но потом мама взяла долгосрочный отпуск по болезни, а бабуля вышла на пенсию. Вот! А теперь малышка на подходе… Но я все равно хочу пройти учебу, когда будет возможность. – Люси настолько лучилась воодушевлением, что почти подпрыгивала на месте.

Ясмин от души сочувствовала девушке брата. Хорошенькая, сердечная и энергичная, Люси явно без устали трудилась, чтобы содержать семью. Ее карьерный план звучал гораздо разумнее, чем неопределенные честолюбивые замыслы Арифа, представлявшие собой не более чем грезы и мечты.

– Не сомневаюсь, что у тебя все получится, – сказала Ясмин.

– Мне просто очень нравятся зубы, – сказала Люси, показав идеальный ряд зубов.

– Зубы – это очень важно, – сказала Ма. – Как бы мы обошлись без зубов?

– Точно! – подхватила Люси. – Вот и я так считаю!

– Я позабочусь о малышке, когда ты будешь уходить на занятия, – пообещала Ма. – И твои мама и бабушка также позаботятся.

– Спасибо, – сказала Люси. – Нашей малышке уже везет – столько людей готовы за ней присматривать.

– А я на что? – Ариф наклонил черноволосую голову к белокурой голове Люси. – Мне-то дадут посидеть с собственной дочерью?

Все рассмеялись. Комната наполнилась смехом, и Ясмин внезапно переполнила любовь к этой малышке, ее племяннице, этому невинному горемычному созданию. Джо прав: все без исключения младенцы приносят радость.

– Вижу, у нас посетители.

Они не услышали ни звука открывающейся входной двери, ни шлепанья башмаков Бабы в прихожей. В комнате наступила тишина. Ясмин остолбенела. Ma вскочила, чашка и блюдце задребезжали. Люси обхватила живот ладонями, и Ариф прижал ее к себе.

Консультация

– Антацид не повредит младенцу, – сказал Баба. – Держите под рукой пузырек «Гевискона», это поможет от изжоги и рефлюкса.

– Так и поступлю, – отозвалась Люси. Ее лицо, побелевшее при виде Шаоката, снова начинало розоветь. – Знаете, я на всякий случай не хотела принимать никакие лекарства.

– Мудрый подход, – сказал Баба. – Но страдать от несварения необязательно. Испытываете утреннюю тошноту? Обычно на данном сроке беременности она проходит. – Он сидел лицом к Люси на своем стуле с прямой спинкой и продолжал консультацию, к которой приступил прямо с порога, как будто к нему домой неожиданно нагрянула одна из пациенток. Его манера обращения, профессиональная и учтивая, все больше расслабляла Люси.

– Такое только первые пару месяцев было, так что мне повезло, потому что Ла-Ла – это моя бабуля, – так вот, Ла-Ла говорит, что здорово натерпелась с моей мамой. А мама натерпелась со мной, и когда она была на восьмом месяце…

Люси затарахтела как заведенная. Длинная история, начавшаяся с высокого кровяного давления и риска преэклампсии, плавно перетекла к описанию ее отца и его работы мойщиком окон в небоскребах. В ее изложении он представал почти воздушным гимнастом, что, учитывая, как все обернулось, было, пожалуй, преуменьшением.

Ма сидела потупившись. Она хотела заварить еще чаю, но муж взглядом запретил ей мешать допросу. Сегодняшний наряд Анисы был несообразным даже по ее собственным меркам. Под платье в карамельно-розовую полоску она надела мятно-зеленые легинсы, а поверх него – укороченный белый джемпер, оголявший место, где могла бы быть талия. К этому ансамблю она добавила жилет крупной вязки из какой-то грубой пряжи цвета хаки, напоминающей садовый шпагат. Ясмин наблюдала, как мать теребит длинную нить янтарных бус, свисающую до живота. Несмотря на всю серьезность ситуации, у нее невольно возник старый вопрос: «Почему Ма не может одеваться, как нормальный человек?»

Ариф сидел, сжав кулаки на коленях, и невидящим взглядом смотрел перед собой. По его выпяченному подбородку было понятно, что он хочет выглядеть волевым и решительным. Когда он сглатывал, его кадык ходил ходуном. Шея от этого казалась еще более цыплячьей и хрупкой.

Люси все говорила и говорила. Вопросы Шаоката внушили ей чувство безопасности, которое, как было известно Ясмин и, несомненно, Ма и Арифу, являлось ложным. Баба был слишком полон достоинства, слишком хорошо воспитан, чтобы проявить невежливость к беременной молодой женщине, гостье в его доме. Кроме того, он терпеть не мог волнений и суматохи, предпочитая спокойно, без неподобающей поспешности оценить положение, сделать выводы и вынести вердикт.

– У меня есть фотка в кошельке, – сказала Люси и потянулась к сумочке. – Вот он, мой папа. – Она дала фотографию Шаокату.

Ма, беззвучно шевеля губами, перебирала янтарные бусины, словно молитвенные четки. Баба внимательно изучил снимок и снял очки.

– Ужасная трагедия, – сказал он. – Похоже, ваш отец был славным молодым человеком. Между прочим, мытье окон является опаснейшей, если можно так выразиться, профессией в Великобритании. – Он заговорил задумчивым тоном. Следствие подошло к концу, но размышления продолжались. – Один из моих пациентов провел почти год в инвалидном кресле в результате падения со стремянки. Обратившись за выплатой, он волновался из-за будущих страховых взносов, которые и без того были чрезвычайно высоки. Я провел небольшие изыскания, и, согласно статистике страховой индустрии, мойщики окон подвергаются большему риску, чем представители любых других профессий, включая солдат, полицейских и пожарных.

У Люси задрожала нижняя губа.

– Я так им горжусь. Жаль, что я не успела его узнать. Когда он погиб, я была еще в пеленках.

– Как я сказал ранее, трагедия. – Баба отвесил церемонный поклон из положения сидя. На нем был его самый темный коричневый костюм, в слабеющем вечернем свете казавшийся почти черным.

Ясмин подумала, что надо бы включить пару светильников. Если сейчас встать, обойти комнату, поддерживая беседу и задергивая занавески, поднять суету и побыстрее выпроводить Люси и Арифа за дверь, то… что? Чего она добьется? В любом случае вопрос не имел смысла. Ясмин дожидалась, пока Баба сделает свой ход, так же оцепенело, как Ма и Ариф.

Баба поднялся и снова надел очки. Линзы зловеще блеснули в отсвете фар проехавшей мимо машины, прорезавших комнату. Ясмин попыталась прочесть что-то по лицу отца, но увидела только собственное отражение – два искаженных образа с огромными головами и крошечными телами, по одному в каждой линзе. Фары, а за ними и шумный рокот двигателя исчезли, и все погрузилось в тень.

Баба включил светильник.

– Люси, приятно было познакомиться. Ариф, сейчас же жду тебя в кабинете.

Святая невинность

– По-вашему, я ему понравилась? – Люси с надеждой распахнула глаза. – Я нормально справилась?

– О да! – ответила Ма.

– Наверняка, – ответила Ясмин.

Она ожидала, что Ариф окажет сопротивление. Он мог отказаться, мог сказать Бабе, чтобы говорил при Люси, мог демонстративно уйти. Но он без единого слова последовал за отцом, неожиданно резко подтянув не поддерживаемые ремнем джинсы. Не успел он дойти до двери, как они снова сползли до тазовых костей.

Ма загадочно покачивала головой. Люси изучала очертания своего живота. Все три женщины сидели молча, пытаясь расслышать, что происходит между мужчинами.

Через пару минут Ясмин сказала:

– Похоже, там все довольно мирно.

Голоса можно было уловить, лишь усиленно прислушавшись, да и то едва-едва. Возможно, заключено перемирие. Возможно, Баба решил принять то, чего не может изменить. Возможно, Ариф дал