Совершенно не помню этого Роба, — заметил он.

— Он появлялся в основном после того, как ты уехал, — пояснила Кэйт. — Считался типа ловеласом. Думаю, какое-то время он был бойфрендом Клио.

— Он? Ловелас?

— В нем до сих пор есть искра.

«Взгляд тяжелый, вот что у него есть», — подумал про себя Адам, но промолчал.

— А ты что здесь делаешь? — спросил он Кэйт. — Что тебе понадобилось в аптеке?

— Так, ничего. Болеутоляющее. Просто хотелось выйти из дома, немного прогуляться. У них тут между Спэниш-Коувом и Дунканноном штук пятьдесят ресторанов и пабов, но ни одного фитнеса.

— Зачем тебе фитнес, если можно плавать или бегать на природе?

— Просто я так привыкла. Подумала, если займусь чем-то привычным, то почувствую себя как всегда.

— Как это?

— Я снова почувствую, что контролирую ситуацию.

— А сейчас тебе кажется, что ты не контролируешь?

— Адам, у меня такое ощущение, что подменили даже мое тело. Я постоянно усталая, раздерганная и готова расплакаться каждую, блин, секунду.

Адам смотрел прямо перед собой. Впереди поднималась дорога — совершенно пустая, если не считать их машины. Солнце освещало лишь пустоту и одиночество. Слева искрилось синим море, справа — поросший мхом неровный отвесный утес.

— Прости меня, Кэйт, — сказал Адам.

— За что?

— За то, что ты из-за меня поссорилась с мужем.

— Думаю, я тоже внесла свой вклад, — призналась она.

Адам сглотнул. Пожалуй, на его памяти Кэйт впервые проявила подобную искренность.

— Я не знала, что у тебя была депрессия. В смысле, тогда. У всех творилось какое-то дерьмо, Адам.

— Именно поэтому я и не мог никому ничего рассказать, Кэйт. Каждый варился в своем дерьме, особенно ты.

— А это еще что значит? — переспросила она. — Особенно я?

— Да ладно, Кэйт.

— Что ладно? Я всегда беспокоюсь о других.

Адам начал раздражаться. Ему не хотелось заводить этот разговор. Он все еще пытался сообразить, что сказать Эве, когда придется все же с ней встретиться. Но если Кэйт сама напрашивается…

— Ты беспокоишься, что о тебе подумают. Это не одно и то же. А как только ты начала терять вес… тебе стало начхать на всех нас.

— Это неправда — ее лицо сделалось ярко-розовым.

— Правда. Стала вся такая гордая, надменная и… вообразила о себе, — он фыркнул. — Можно подумать, ты, чтобы сбросить вес, убивалась в спортзале. Но разве тут дело в физкультуре?

— Я занималась, — отрезала Кэйт.

— Да ничем ты не занималась.

В машине воцарилась мертвая тишина.

— Ты потратила большую часть наследства на липосакцию, подтяжки и хрен знает что еще, — сказал Адам.

Кэйт ударила рукой по рулю, взревел сигнал. Адам подскочил, чувствуя себя полным уродом. Не стоило этого говорить, Кэйт ни в чем не виновата. Просто у него сейчас плохое настроение.

Они никогда не произносили это вслух. Не говорили, что Кэйт купила себе новую стройную фигуру. Пусть у нее будет своя версия: с их отцом она это заслужила. Разве Фрейзер не издевался постоянно над тем, сколько она ест? Над тем, что она толстая? Разве не он вечно подсовывал ей еду? Но стоило Кэтлин мягко намекнуть, что у Кэйт, возможно, лишний вес, Фрейзер неизменно отвечал: нет, с ней все прекрасно. Мягко говоря, просто долбаный психопат.

— Ну и что, — произнесла она своим наигранно легкомысленным тоном. — Это мои деньги. Свои-то ты как потратил? Сбежал из дома.

— Прости, — ответил Адам.

— Ты вечно просишь прощения.

— И все же я не прав.

— Отлично. Пусть так.

Адам поморщился.

— Папа тебя довел, мы все это понимаем. Неудивительно, что ты не подпускала Чена к нему, да и ко всем остальным тоже.

Кэйт не ответила. Она так и кипела от злости. До дома они доехали в молчании.

После

Роб быстро ответил на звонок, не повышая голоса. Босс уже выехал. Он потребовал краткий отчет — действительно ли есть смысл приезжать в такой час? Уверен ли Роб, что нельзя списать смерть на несчастный случай?

Роб рассказал ему, что у него есть. Что, как ему кажется, у него есть.

— А, черт, — с неохотой ответил босс. — Прошло уже четыре часа. Придется отпустить их по домам, пока они не начали искать мой номер. Я не могу принимать сегодня жалобы, и так еле жив.

— Если бы мне кого-то дали в помощники, я бы быстрее оформил показания.

— Три серьезных происшествия в один вечер. Даунс, ну черт возьми!

— Не важно, так даже лучше получилось. Они начинают говорить, я их раскалываю.

— А тебе не мешает, что ты знаком с дочерью? — поинтересовался Куинн. — Клио, так?

— Я здесь всех знаю, босс.

— Хм-м. И то верно. А ты уверен в своей теории? Хотели убить именно Фрейзера?

— Да, — твердо сказал Роб. — Мне приходила мысль, что могли покушаться на блудного брата, но не складывается. Их с отцом не перепутать при всем желании. Что касается подозрений насчет Адама, я попросил одного из ребят в участке пробить его по-быстрому. На Адама Латтимера во Франции ничего нет — вообще никаких столкновений с законом. Так что было бы странно, если бы он решил вернуться домой через десять лет, только чтобы убить отца.

— Тогда кто же из них это сделал?

— Я сужаю круг. Мне нужно еще немного времени, сэр.

Вздох. В Куинне боролись скептицизм и надежда. Когда следователя Даунса отправили в Альбертстаун, предполагалось, что ему придется расследовать несчастный случай. Если трагедия окажется убийством или чем похуже, отделу Куинна лучше разобраться с делом как можно быстрее.

— Просто, думаю, если сейчас их отпустить, а потом вызывать в участок на неделе, чары рассеются, — пояснил Роб. — Они замкнутся и пригласят своих адвокатов. И, я считаю, каждый из них может попытаться скрыться от следствия.

— Хорошо, хорошо, — поспешно согласился Куинн. — Ладно, смотри, эту аварию на трассе всё еще растаскивают. Проверю, как там идут дела, а потом подъеду. У тебя есть еще час.

Робу больше и не требовалось. Он уже собирался повесить трубку, когда Куинн заговорил снова.

— Даунс, надави посильнее на капитана. Он, может, почти как член семьи, но все же не родная кровь.

Именно это Роб и планировал.

Клио

На лице еще оставалась припухлость, но самое страшное можно замазать косметикой.

Отец прав: Тедди просто собака. Домашнее животное, она не видела его четыре года. Просто шок, она переживет. Клио хотелось пойти в гараж, посмотреть на него в последний раз, но она не могла. Собака мертва, надо жить дальше.

Снова и снова она перечитывала