* * *

Бона поднесла подсвечник к старинному портрету графа в полный рост. Хоть в замке не было проблем с электричеством, Бона предпочитала играть, будто мы очутились в прошлом. Нравился черной птичке мистический флер.

– Тайный вход тут, – сказал Миахита и поправил темные очки. В мерцании свечей ожило лицо графа-алхимика. Он мне подмигнул!

– Нандру спускаться не обязательно, – сказала Бона.

– Нет уж! У меня метастазы в башке, так что ваш секрет умрет со мной. И скоро.

Портрет отъехал, и мы зашли за бронированную дверь.

– Варужан размуровал вход в подземелье? Гомункулов нашли? – пошутила я.

– Увидишь, мама.

Варужан оборудовал собственную лабораторию – финансы и статус позволяли.

Миахита важно демонстрировал цифровой ПЦР Qant 3D с технологией суперточного выявления мутаций и реактивы. Малец корчил из себя доктора наук! Я постоянно ощущала на себе его взгляд за темными очками. Ну что же… У вундеркинда бенефис, и у меня на него билет в первом ряду.

Миахита распахнул дверь в темное помещение, и я вскрикнула: экспонатами на выставке расположились в несколько рядов голограммы опухолей. Разных цветов, формы, размера, типа… Все это напомнило мое домашнее панно из водорослей. Красиво и омерзительно!

– Они на чипе, – объяснил Миахита. – Позволяет подобрать препарат на модели, а не на человеке.

Я едва не коснулась карциномы, похожей на клубнику в глазури.

Зависшая в воздухе глиобластома была кобальтовой, с вкраплением зеленых микроглий, алые сосуды вились подарочной лентой. Под голограммой стояло имя Варужана.

– Кое-что я покажу только тебе, мама.

Миахита завел меня в тесную комнату, где за стеклом аквариума танцевали сияющие нити платиновой igrin.

– Как igrin выживает в глубине рифа? – спросил он, но по тону я догадалась, что ответ ему известен.

– Благодаря гипер-вирусу, который встроился в ее геном. Для фотосинтеза требуется ничтожно малое количество света. – Значит, вирус не убил ее, а сделал адаптивней?

– К чему клонишь? Варужан говорил, что использовал яд igrin. Был апоптоз?

– Нет. Препарат не разрушил опухоль, а вызвал опухоль у опухоли. Гиперопухоль пережала сосуды, мешая первой питаться, но клетки этой опухоли, созданной препаратом, вели себя почти как высокодифференцированные.

– В смысле? Они доброкачественные?

– И да и нет. Этот тип клетки науке неизвестен.

– Бред!

– Мы изобретем вакцину, чтобы спасти потомство. Но сам я не справлюсь, и мыши с котами больше не подходят. Нужен подопытный человек. Отец мертв. Осталась ты.

– Что?! Нет-нет!

– Я – живой пример того, что это работает, мама. Только я получал дозы препарата еще в искусственной утробе.

В детской руке мелькнул скальпель, полоснул по ладони, и кровь закапала на поддон.

– Смотри!

На глазах порез затягивался, превращаясь в розовую полоску.

Миахита снял очки, и сердце упало в бедра: на меня светили два платиновых глаза без зрачков.

– Я – починенный человек, мама. Теперь я хочу починить вас. Мне нужен тот, кому нечего терять. Потому что, скорее всего, подопытный погибнет.

* * *

Мой сын – мутант. ГМО! Выведенный без лицензии и вне закона гибрид. Что Варужан сделал с нашим сыном? Зачем?

Я представила, как безжалостные рестриктазы расщепляют ДНК эмбриона (нашего сына!), чтоб заменить нуклеотиды. Можно ли после всего этого считать его своим сыном?

Губы у него похожи на мои: аккуратное сердце. Вздернутый нос – достался от предков всем членам моей семьи. Темные завитки падают на высокий лоб, и у меня после химии волосы стали также виться. А голос… еще не окреп, но почти превратился в голос Варужана, сильный и гипнотичный.

А от кого эта неестественно гладкая кожа? Сияющие платиной нечеловеческие глаза? Способность видеть ночью и насыщаться солнечным светом? От кого передалось активное деление клеток, которое делает регенерацию феноменальной?

И можно ли его теперь называть человеком?

Прошло всего пару месяцев, как мы в замке, а Миахита уже превратился в юношу.

Каждый день Нандру состригал ему волосы, так быстро они отрастали. Каждую неделю ездил за новыми костюмами, так сильно Миахита раздавался в плечах.

– Он взрослеет на глазах, – волновался Нандру. – И постареет раньше?

– Посмотрим. Например, черепаха становится взрослой через 5 лет, а живет 200, – успокоила я.

Миахита для него стал заменой сына. Я все еще не могла глядеть на это создание с нежностью, но Нандру он казался лишь необычным подростком. Нандру восхищался его памятью, эрудицией, сенсорными способностями. Как опекун, старался при нем держаться, и только ночами, за дверью нашей спальни, стонал от боли.

Как-то раз я заглянула в приоткрытую комнату Миахита, чтобы узнать, как поживают наши зараженные мыши. Он неподвижно сидел на полу, окруженный десятками мониторов, каждый из которых транслировал что-то свое (клипы, фильмы, передачи, лекции). Внеземные глаза фосфорились. От безумной какофонии хотелось сбежать, и я закрыла уши. Вот как он, оказывается, обучался!

Бона однажды бросила вскользь, но обиженно и ревниво:

– Мы были вместе с Варужаном столько лет, а в матери он выбрал тебя. Почему?

– Я этого не просила.

– Вот именно! Тебе даже не пришлось просить. В отличие от меня.

* * *

Симптомов кроме слабости и одышки я у себя почти не замечала. Коварный враг эта Nevoie. Ее не чувствуешь, пока не становится поздно.

Мои опухоли теперь были воссозданы на чипе, и я воочию наблюдала, как, ощущая себя здоровой, гнию изнутри. Вот они, мои красавицы, все три голограммы: первичный очаг и отдаленные метастазы. Розовая, молочная и черная.

Мыши, которым вводились атипичные клетки, на прототип вакцины реагировали хуже, чем мы рассчитывали.

Эксперимент с гипер-опухолью поначалу шел по плану: обострение, изъязвление и распад без интоксикации. Чудеса! Но… чистыми подопытные жили недолго. Главная проблема: вакцина на основе ядовитого DFY8 отравляла весь организм. – Теперь понимаешь, почему я отказываюсь быть подопытной? – спросила я у Миахиты, когда мы нашли двадцать уже излеченных мышек неподвижными.

– Нет, мама. Ты все равно скоро умрешь.

– Лишних дней не бывает! Время ценно! И если уходить, то достойно.

– А что может быть достойнее, чем умереть ради того, чтобы спасти миллионы?

Хочу я найти вакцину, хочу спасти человечество! Но почему я должна жертвовать самым ценным? Ведь у нас может не получиться? А пока я чувствую себя нормально, могу работать и быть полезной. У меня есть Нандру, за которым надо ухаживать, и… – Миахита, а что если доставлять вакцину прямиком в атипичную клетку с помощью того же вируса, который встроен в геном igrin? Для людей и животных он безобиден. Можно ли его отсепарировать и перепрограммировать?

– Попробую, – он бледно улыбнулся. – Отец говорил, что ты можешь быть полезна не только в