Наезды бандитов, вежливые вопросы милиционеров типа: не мы ли, случайно, грохнули этих бедолаг и какое у нас алиби? Тебе это нужно?

Гриша отрицательно мотнул головой. Выглядел он подавленным – такой облом! Крушение надежд. Я не говорю о том, что он первый раз в жизни увидел застреленных людей. Мы возвратились к машине.

– Это дядя Толя их застрелил! – выпалил вдруг Гриша, исподлобья посмотрев на меня. – Точно, все сходится!

Его подавленность как рукой сняло, глаза снова заблестели азартом.

– Не суетись! – не вполне уверенно осек я его. – Обвинение-то серьезное. Два трупа как-никак. Не суетись!

В глубине души я был склонен согласиться с Гришей. Смущала ювелирная работа убийцы или убийц – аккуратные дырки в голове посередине лба, – я не был уверен, что Храмцов в теперешнем состоянии способен на нее. В голове вертелись строчки из песни Высоцкого: «Это смутно мне напоминает индо-пакистанский инцидент». Знакомый почерк! Что-то подобное уже где-то видел…

Хотя если расстреливать в упор… Из машины… С упором… Все может быть. Тем более что еще совсем недавно я не верил, что Анатолий в его теперешнем состоянии способен не только отыскать в лесу Чернова, но даже и подняться с больничной койки. А он поднялся и отыскал! И быстрее меня, здорового. М-да… Все возможно!

Посматривая на часы уже перед выездом на шоссе, я съехал на обочину и спрятал машину за деревьями.

– Не хочу лишних проблем, – объяснил я свой маневр Грише. – Сейчас рэкетиры должны проехать на смену. Признаюсь, не горю желанием встретиться с ними, чтобы им потом, когда обнаружат трупы, не взбрело в голову черт знает что.

– В милицию тоже сообщать не будем? – догадался Гриша.

– Они сами сообщат! – заверил я, кивнув в сторону промелькнувшего черного БМВ. В лагере мы рассказали Вениамину Тихоновичу о нашей поездке. После этого я уселся заполнять дневник и сейчас завалюсь спать.

Возвращение Зуева

Уснуть после увиденного было непросто. Перед глазами раз за разом возникала изумрудная поляна, оранжевая палатка, трупы. Но мне удалось убедить себя в том, что вечер утра мудренее, и неожиданно крепко уснул. Сказывалось хроническое недосыпание. Проспал долго – почти семь часов.

Выбравшись из палатки, я обнаружил на поляне зуевскую «девятку». Сам коммерсант негромко, но жестко строил (отчитывал) Вениамина Тихоновича. Гриша отсутствовал. Похоже, умчался на очередное расследование, а отец снова не смог остановить его. Поприветствовав меня, тезка полушутя-полусерьезно посетовал на Гришу: вьет веревки из отца, играет с огнем. В такое-то время!

Потом, не в силах остановиться (он находился в дурном расположении духа), тезка ворчливо заявил, что в доме у Сухаревых нет хозяина. А хозяином должен быть мужчина. Как в анекдоте: сказал мужик, что топор из люминия и никакого другого железа – и баста! Вопрос закрыт! А Тихонович приказывать не умеет. Он…

Зуев хотел сказать: «Тряпка!», но все-таки сдержался и, с досадой махнув рукой, прибавил: «От этого и бардак в доме!»

На лице педагога блуждала тревожно-растерянная полуулыбка. Оправдываться он не стал. Не умел. Мне стало обидно за него и немного жаль.

– В доме у моего дядьки есть хозяин – он сам! – возразил я тезке. – Он орет на всех, всех строит, как хочет, не раздумывая, отвешивает подзатыльники налево и направо. И все точно боятся его. Но это только иллюзия власти. Чего он, хозяин, добился? По сути ни-че-го!

Его дети, мои двоюродные братовья, учатся из рук вон плохо, работают из-под палки. При этом младший пытается увильнуть от этой работы, улучив момент, сбегает на речку и все такое. А старший уже норовит показать зубы, огрызнуться и скоро начнет кидаться чуть ли не с кулаком на отца. А ведь неплохие пацаны! Я не говорю про уют в доме, тепло и прочее.

А вот Гришу и упрекнуть-то особо не в чем. Учится хорошо, серьезно занимается самбо. Не пьет, не курит. По твоим же, тезка, отзывам, не боится никакой работы, успел выучиться на права. А как родителей любит – это же видно за версту.

Вот только эмоции перехлестывают через край. Но, опять же, друга мечтает спасти, бандитов на чистую воду вывести, перед Надей покрасоваться. За Россию душа болит! Таких бы побольше!

Ну не смог опять усидеть – и что?

Вениамин Тихонович просветлел лицом и благодарно посмотрел на меня. Зуев поднял руки вверх и заявил:

– Сдаюсь! Тихонович, извини! Я не прав. У вас замечательная семья. И я это знаю не понаслышке. Просто я сегодня не в своей тарелке. Не могу определиться по жизни. Быть или не быть – вот в чем вопрос! Вернее, сваливать, пока цел, или идти напролом до конца. Отсюда и раздражительность. Как-то так. Извини!

– Проехали, как говорит Гриша, – засмеялся Вениамин Тихонович.

– Смотри! – посоветовал я тезке. – Ты взрослый дядя. Лично я пойду до конца. Хотя не представляю, до чьего и, блин, куда именно. А вот Тихоновичу я бы посоветовал срочно вернуться домой. Из-за Гриши. О-очень уж он… молодой, опыта ошибок никакого. А мы, русские, учимся (если учимся) только на своих собственных ошибках.

Не попадал в аварию, не переворачивался на машине – не веришь, что это может случиться с таким асом, как ты. Не подстрелили – считаешь себя неуязвимым. А подстрелили – этим опытом уже не воспользуешься.

Бойцы Мясника еще вчера были уверены, что для них не отлита пуля и что им сам черт не брат. А сейчас лежат, сердечные, на травке и в головах у них по дырке. Маленькие, аккуратные, а не заклеишь. Думаю, на этом убийцы не остановятся. Так что от греха я увез бы Гришу. Послушай меня, Тихонович.

Сказав это, я побежал к реке. Там меня и отыскал запыхавшийся, потный, красный как рак Виктор.

– Отца рэкетиры отдубасили так, что глаз не видно! – радостно сообщил он мне и добавил не без злорадства. – Так ему, чму клыкастому, и надо! Будет знать, как кулаками махать.

– Этого только не хватало! – несколько ошарашено подумал я, а вслух прибавил сухо. – Рано тебе отца судить. Он из кожи лезет, чтобы вас одеть, обуть и накормить!

Мой