стереотипов удалось нейтрализовать напоминанием женщинам о множестве других присущих им социальных идентичностей. «Составление карт самооценки с небольшим количеством пунктов оказалось неэффективным, – писали исследователи. – Напротив, составление более подробных карт позволило женщинам, подвергшимся стереотипной угрозе, добиться значительно лучших результатов».

* * *

Подобные исследования подсказали доктору Розенблуму решение проблемы: как противостоять стереотипу «врачу виднее», укоренившемуся в головах стольких его коллег. Розенблум знал по личному опыту, как легко, надев белый халат, стать пристрастным, начать играть в доктора. «Но если помнишь, что ты еще и родитель, то понимаешь, как страшно делать выбор в том, что касается здоровья детей, и это вызывает сочувствие, – сказал он мне. – Если помнишь, что ты еще и сосед, то знаешь, что соседи не говорят друг другу “мне виднее”».

В разговоре «Кто мы?» люди порой цепляются за одну-единственную идентичность: я твой родитель, учитель или начальник. Поступая так, мы сами себя ограничиваем, поскольку начинаем видеть мир исключительно через эту призму. Мы забываем, что все мы сложные и что думай мы как родители, а не как врачи, то сами задавали бы каверзные вопросы о лекарствах, которые чужой человек хочет назначить нашим детям. Мы бы помнили, что хорошие родители просто обязаны задавать вопросы.

Помня об этом уроке, Розенблум ввел другую практику: всякий раз, встречаясь с родителями пациента, он тратил несколько минут на поиск того, что их объединяет. «Если они заговаривали о других членах семьи, то я упоминал своих близких; если выяснялось, что они живут поблизости, то я сообщал, где живу, – объяснил он мне. – Врачам не положено обсуждать с пациентами свою личную жизнь, но я подумал: важно доказать, что между нами есть связь».

Пациентам могло показаться, что он пытается их успокоить, но отчасти Розенблум это делал и для себя. «Так я напоминал себе, что я не только врач, – сказал он. – Если родители делали бредовые заявления (например, вакцинация – это мировой заговор), вместо того чтобы злиться, я узнавал в них себя, поскольку сам знаю, каково это, когда тобой вертят эксперты. Со мной такое случалось».

В разговоре «Кто мы?» важно себе напомнить, что все мы выступаем во множестве ролей: мы родители, а также и братья, и сестры; эксперты в одних вопросах и дилетанты в других; друзья и коллеги, а также люди, которые любят собак и ненавидят бегать трусцой. Мы обладаем всеми этими качествами одновременно, поэтому ни один стереотип не описывает нас полностью. В каждом из нас есть множество качеств, которые только и ждут, чтобы проявиться.

Значит, разговор «Кто мы?» должен стать более исследовательским. Возможно, потребуется углубиться и предложить собеседникам рассказать, откуда они родом, как себя воспринимают, как на их жизнь повлияли предрассудки, с которыми они сталкиваются (расизм, сексизм, ожидания родителей и окружения). «Когда мой сын идет в школу, я ему говорю: сегодняшний тест может быть трудным, но помни о том, что ты не только ученик, – объясняет Грески, исследователь из Техасского христианского университета. – Мы способны приглушить вредные голоса в голове, вспомнив, что они не единственные».

Процесс выявления других голосов сравнительно прост: в разговоре «Кто мы?» предложите людям рассказать о своем происхождении, об обязательствах, о том, как влияет на них окружение. («Откуда вы? Да неужели? Как вам жилось там?») Затем ответьте взаимностью, описав, каким вы видите себя. («Знаете, как южанин я привык думать, что…») Наконец, избегайте однобокого подхода, обращаясь по ходу разговора к разным сторонам личности собеседника: «Мне кажется, что как юрист вы поддерживаете полицию, но как родитель вы не боитесь, что полицейские остановят вашего ребенка?»

Конечно, это лишь часть разговора «Кто мы?». Следует помнить, что все мы личности многогранные, ведь тогда мы лучше поймем друг друга, хотя и вряд ли убедим родителей, возражающих против прививок, доверять врачу.

Чтобы это сделать, нужно найти ту идентичность, которая нас объединяет…

Враги играют в футбол

Весной 2018 года в Каракоше, Ирак, появились рекламные листовки, объявляющие о создании новой футбольной лиги. Немного неожиданно, ведь тогда Каракош только восстанавливался после жестокой войны. В предыдущие годы христианское население города подвергалось безжалостным нападениям со стороны террористов Исламского государства Ирака и Леванта, или ИГИЛ[8]. Сотни христиан были убиты, около пятидесяти тысяч жителей покинули свои дома. Боевики ИГИЛ грабили церкви, поджигали принадлежащие христианам предприятия и нападали на христианских женщин. В 2016 году ИГИЛ наконец ушло из Каракоша, и христианские беженцы начали возвращаться, однако многие чувствовали, что соседи-мусульмане их предали. «Когда я сталкиваюсь с ними на улице, они отворачиваются и уходят, – сказал шестидесятилетний христианин репортеру в 2017 году. – Они знают, что сделали. Знают, что виноваты».

До вторжения ИГИЛ в Каракоше существовали любительские футбольные команды для взрослых, но большинство из них были только для игроков-христиан. Христиане и мусульмане практически никогда не играли вместе. На самом деле христиане и мусульмане практически никогда не общались, даже вне поля: раздельные закусочные для христиан и мусульман, раздельные продуктовые магазины, в каждом из которых вышибалы проверяли удостоверения личности, где указывалось вероисповедание.

Постепенно беженцы-христиане Каракоша вернулись домой, и футбольные команды снова начали играть. Однажды в христианских кварталах появились рекламные листовки, в которых говорилось о новой лиге и ознакомительном собрании игроков. Внутри полуразрушенной церкви организаторы лиги объявили, что хотят провести турнир. Он будет бесплатным, открытым для любой существующей команды, и каждый, кто примет участие, получит майку со своим именем на спине. На всех матчах будут профессиональные судьи, новые сетки, мячи и кубки для победителей. Загвоздка в том, что участвовать могли лишь уже существующие команды, и, хотя в Каракоше принято, чтобы в командах состояло по девять игроков, для участия в лиге требовалось двенадцать человек. Более того, половине команд разрешили добавлять любых игроков, которых они захотят (и все, по-видимому, оказались бы христианами), другой половине команд следовало принять трех дополнительных игроков-мусульман, выбранных представителями лиги.

Лигу придумала Сальма Муса, аспирантка Стэнфорда, которая хотела проверить так называемую гипотезу контакта – теорию о том, что, если свести людей с конфликтующими социальными идентичностями вместе при особых условиях, застарелую ненависть можно преодолеть. Идея о том, что участие в футбольной лиге поможет преодолеть глубокую вражду в Каракоше, где подавляющее большинство опрошенных жителей-христиан заявили, что соседи-мусульмане их предали, выглядела абсурдной. И действительно, когда на ознакомительном собрании тренеры и игроки узнали, что половине команд придется принимать игроков-мусульман, многие ушли. «Они считали, что это разрушит команды, – сказала мне Муса. – Они думали, что мы развяжем очередную войну».

Однако приманка с профессиональными судьями