– Ну друзей, положим, у Андрея не было. – Людмила грустно посмотрела на Калинина. – Андрей был, как бы так выразиться… человеком не очень приятным, агрессивным. У него характер взрывной, бескомпромиссный. Он мне однажды челюсть сломал, – вдруг призналась она неожиданно для себя самой, и в голосе зазвенели слезы. – Просто потому, что я полезла в его шкаф. Мне нужно было повесить новые шторы, а я помнила, что в его шкаф положила около года назад шнуры для занавесок, толстые такие, с кисточками. Для красоты. Я полезла, а Андрей… – голос снова задрожал. – Андрей вернулся домой, схватил меня за руку и стал ее выкручивать, потом… кинул меня на пол, голову прижал и так ударил, что у меня сломались хрящи, челюсть вывернулась. Я, по-моему, сознание потеряла… а он все орал, что я стукачка, что такая же, как сестра, Иудой называл, и… матерно по-всякому.

Калинин сочувственно молчал.

– Мы никогда легко не жили, а тут… Андрей как с цепи сорвался. Сколько раз я его просила – не мучай меня, уходи к своей любовнице, я же знаю, что ты с ней живешь… Он сразу же срывался и бил меня. Три года так прошло… Я уже и имя этой любовницы узнавала, и адрес, может, думала, поговорить с ней по-женски, она моего к себе заберет? Сама я боялась развестись, дура.

– Вы знали имя любовницы Андрея?

– Да, ее Ольгой звали. Дюкарева Ольга, в Молодежном проживает. Он часто к ней катался, а в телефоне я эсэмэс находила… И зачем он меня мучил?! – сорвалась Людмила на жалобный крик. – Что ему нужно было, уходил бы к ней, оставил меня в покое, за что мне все это было?! Домой вернется и давай меня молотить, я потом неделю встать не могла, как сумасшедший становился… И ведь с самого начала знала, что наркоман, почему молчала…

И Людмила Перетятько зарыдала в голос, как тогда, в кабинете травматолога, где жутко болела и нарывала рука, дергало в плече, и боль застилала глаза почти до обморока. Калинин попросил Микулова принести воды из туалета, тот сбегал и принес стакан, дал Людмиле; она выпила весь, стуча зубами о края. Пришлось бежать еще раз.

Когда Людмила успокоилась, капитан осторожно выспросил все, что она знала о наркоманском прошлом супруга. Прошлое было впечатляющим, а если учесть, что Андрей Валентинович Перетятько ни разу в поле зрения ГНК и Советского райотдела не попадал, то страшно подумать, сколько через него прошло неучтенных наркотических веществ.

– А фамилия Ильясов вам незнакома?

– Как вы сказали?.. Ильясов… нет, никогда не слышала.

– А этого человека на фото видели?

– Нет, ни разу.

– Может быть, слышали от мужа имена Сурена или Марго?

– Вы имеете в виду, от кого он получал наркотики? – всхлипнула Людмила. – Нет, этих имен я не знаю…

– А кто с самого начала знал, что ваш супруг – наркоман?

Людмила заплакала еще горше.

– Моя младшая сестра… Она еще издевалась над ним: мол, один анонимный звонок, и тебя заберут, а на зоне ты сдохнешь, а ведь у него туберкулез залеченный был, правда бы умер… Это он мне совсем недавно рассказал, как раз когда любовницу завел… Мол, я – сука, и сестра у меня сука, вроде как тоже с наркомафией связана. О нем узнала и все эти годы угрожала, а он как по ниточке ходил…

– Как зовут вашу сестру?

– Барцева Александра Александровна. Я же в девичестве – Барцева…

Бараев даже не повышал голоса – зачем, если два подчиненных сотрудника стояли навытяжку и в их глазах читалась вся грусть работников угро. Из-за одной тактической ошибки, причиной которой стал даже не низкий профессиональный уровень, а банальная невнимательность, с опознанием затянули почти на полторы недели. А что такое полторы недели? Это возможность спрятать улики, уехать в другой город, избежать обыска… Это упущенные процессуальные действия, упущенная возможность раскрытия «по горячим следам», а сколько возможных зацепок утеряно, а сколько работы впустую, словно слепые котята, тыкались по углам, не зная, что искать! А все потому, что при оформлении объяснений Ольги Дюкаревой двух неглупых оперов заклинило на Сурене Ильясове. Показать проститутке фотографию покойного ни майор, ни капитан не догадались. А покойный-то не к Ильясову шел, он шел к Дюкаревой, своей давней любовнице…

– Объяснения мне на стол, – подытожил Бараев, швыряя ручку, которой стучал по столу в течение всего разговора, – и от вас, товарищ Линник, тоже. Совершенно не контролируете подчиненных. Теперь следующее… Дюкареву в течение часа привезти в отдел, разговаривать будем все вместе. Перетятько не отпускать. Что? – спросил он, видя, как тревожно переглядываются оперативники. – Что еще вы мне приготовили?

– С Дюкаревой…

– Что – с Дюкаревой?

– С Дюкаревой проблемы, товарищ подполковник, – вздохнул Калинин. – Померла она от инфаркта. Сразу после того, как мы ее допросили, десятого января.

– Что, в здании РОВД?! – подпрыгнул Бараев. – С ума сошли вы, что ли?! Почему я не в курсе?!

– Да нет, не в здании, конечно, она ушла… на Дягилева, где травматология.

– Почему не доложили?!!

…Вот тогда на них и поорали. Начальник криминальной милиции в выражениях не стеснялся, и вскоре Вершин узнал, что работа ассенизатора в народном хозяйстве для него слишком ответственна, там материальные ценности нужно контролировать, а вот в парках убирать – это сойдет. Калинину и того не предложили. Спасибо, Бараев не стал докладывать о смерти свидетеля, неожиданно перекочевавшего в недопрошенные основные, полковнику Алексашенкову, а то не сносить бы приятелям головы; старый разыскник все прекрасно понимал: начальник РОВД разбираться не станет, вкатит каждому по неполному служебному, а потом и вовсе выгонит. И Бараев тоже под «серный ливень» попадет, который, в отличие от «золотого», звезды не прибавляет, а растворяет.

Калинин с Вершиным написали объяснения, выслушали обещание выговора (коих у каждого уже было по два, мода у нас, в России, такая – на дисциплинарные взыскания), после чего обязали явкой загипсованную Перетятько и засели в кабинете.

– Надо работать по Барцевой, – пожал плечами Калинин. – Давай-ка мы начнем с родителей…

Возвращаясь от Бараева, они увидели Риту, жалко трясущуюся рядом с кабинетом и напомнившую Вершину грустных бомжиков. Решение пришло мгновенно.

– У нас коньяк остался в шкафу? – спросил он Калинина. Тот кивнул. – Налей Ильясовой. Профилактическое средство.

– Охренел?

– Налей, говорю. Чем больше, тем лучше.

– Давай пепси купим, – проявил чудеса сообразительности капитан, – иначе столько не выпьет.

Вершин согласно кивнул, и через десять минут Микулов уже приволок