– В том смысле, что мне не нравится твое постоянное общение с милицией, – нервно сказала Леночка, и Легостаев услышал, как она щелкнула зажигалкой «Зиппо»: закурила, хотя к сигаретам уже больше полугода не прикасалась. – Ты постоянно попадаешь в какие-то неприятности и подтягиваешь к ним меня. То у тебя труп, то женщина умирает, а вот теперь – убийство какое-то! Я еще в прошлый раз проконсультировалась с юристом…

– Что ты сделала?

– Проконсультировалась с юристом! Перед визитом в районное отделение, как себя вести, что говорить. Так вот, он сказал, что постороннему, не замешанному в преступлении человеку алиби доказывать не нужно, его вообще никто даже допрашивать не будет. А тебя допрашивали, да еще и меня вызвали, значит…

– Что – значит?!

– Значит, ты в чем-то замешан, – твердо сказала Леночка и прибавила менее уверенно: – Так юрист сказал.

– А больше юрист ничего тебе не сказал? – вышел из себя Легостаев и отшвырнул в сторону коробок спичек, который крутил в руке. – Не посоветовал за мной слежку организовать или письмо направить в Минздрав, предупредить начальство? Мол, у вас травматолог подозрительный, не проверите ли вы его алиби на причастность ко всем убийствам в городе?!

– Не надо на меня кричать.

– Да я не кричу! Я просто не могу понять смысла нашего разговора.

– Смысл разговора в том, что ты меня компрометируешь.

– Перед кем?

– В частности, перед моими работодателями.

– Лена, – простонал Легостаев, – ты на работу ходишь через день, да и то – час-два посидишь, пальчиком в клавиатуру потыкаешь – и свободна. У тебя работодатель – твой родной папа, перед ним, что ли, тебя компрометируют походы в милицию?

– У отца большие связи, есть зарубежные партнеры. Если им станет известно…

– Да о чем известно?! – прямо-таки взвыл травматолог. – Ты себя послушай, что ты за чушь городишь!

– Для тебя это чушь, а мне неловко сообщать отцу, что тебя опять вызвали в отдел.

– А зачем ему сообщать?

– Дима, – даже удивилась Леночка, – это же мой папа. Если я окажусь замешана в какой-нибудь твоей авантюре, кто будет меня вытаскивать? Лучше заранее обо всем предупредить, чтобы впоследствии не было сюрпризов.

Легостаев удивленно слушал трубку и ничего не понимал. Наркотик, что ли, приняла его будущая супруга? У него, взрослого мужчины, в голове не укладывалось, что можно нести такую ерунду серьезным, укоризненным голосом. Вот тебе раз…

– Поэтому я прошу тебя: разберись со всеми своими проблемами, – подытожила Леночка, как будто собравшись с силами. – А как только все выяснится, мы снова будем общаться.

– Да что выяснится?!

– Обстоятельства происшедшего, – выговорила она явно чужую фразу и добавила, словно подвиг во имя Российской Федерации совершала: – Я тебя целую и буду ждать.

И положила трубку.

Легостаев некоторое время смотрел на телефон, а потом, неожиданно для самого себя, расхохотался.

Вот же идиотизм, твою мать…

Калинин грустил: у него закончилась бумага, а попросить в обед было не у кого – отдел уголовного розыска опустел, словно карман бюджетника за три дня до зарплаты. Более того, с собой в портмоне у него сиротливо болтались целых двести шестьдесят рублей, ни больше ни меньше – а бумага, как известно, нынче дорогая. На РОВД, в материально-хозяйственный отдел, государством заботливо выделялся ограниченный лимит пачек белоснежной «Светокопии», реже – «Снегурочки», но что такое – дать бумагу хозяйственникам? Из ста пачек в следственный отдел при УВД дойдут в лучшем случае двадцать, по одной «Светокопии» на рыло, по две в руки не выдаем; еще десять, вместе с факсимильной бумагой, рыдающие хозяйственники отдадут в дежурную часть: исключительно потому, что ориентировки да шифротелеграммы испокон веков печатались на бумажных носителях и выцарапывать их на досочках как-то неудобно. Двадцать уйдут в отдел делопроизводства, пять-шесть в бухгалтерию – святое дело, никто не спорит. По одной милостиво выдадут на отдел экспертов, ИВС, штаб, ОУУМ и ОДН – еще пять дорогих сердцу пачек долой. И вот прибегает замыленный дознаватель из отдела дознания, который раздачу бумаги проморгал, и жалобно так просит: «А еще осталось?», а в ответ слышит возмущенно-обиженное: «Да вы что, с ума посходили?! Мы эту бумагу печатаем, что ли?! Бессовестные…» И плетется дознаватель, груженный деньгами со всего отдела, в ближайший магазин канцтоваров, так и не додумавшись спросить, куда ушли еще около сорока государственных бумажных дотаций…

А бумага в работе сотрудников ой как нужна. Все процессуальные действия у нас как закрепляются? Протоколами, то бишь на бумажных носителях (параллельно с техническими средствами, разумеется). Все объяснения граждан как отбираются? Письменно, поскольку устный разговор в произвольной форме ни к материалу, ни к делу не подошьешь. Уведомления, от направленных прокурору до врученных жулику, тоже не из бересты изготавливаются. А хозяйственники пачку бумаги следователю с такой ненавистью протягивают, так его глазами буровят, словно собственную почку отдают; и попробуй приди до следующей поставки, так пошлют, что дорогу к кабинету забудешь: «Что?! Бумага?! Вы в начале месяца получили пачку, у меня записано, ПАЧКУ!.. – и сакраментальное: – Бессовестные…» А за столом девочка-хозяйственница сидит, семечки кушает, а шелуху в чистенький лист формата А4 заворачивает.

В пачке бумаги – пятьсот листов. Это хорошо. Многие наши сограждане и за всю жизнь столько не испишут. Но вот представьте картинку: произошел на дежурстве милицейского следователя, например… пусть будет разбой. Группой лиц. По предварительному сговору. Шел-шел мужик по вечерней улице, а на него втроем напали, угрожали, телефон отняли. Оперативники всю группу установили, притащили в отдел – оп-па, а на одном еще и кража висит, дело возбуждено, а жулика только сейчас поймали! И теперь просто посчитаем, сколько листов должен потратить следователь – грубо, на глаз.

Постановление о возбуждении уголовного дела – один лист в семи экземплярах, к каждому уведомление: а как же, трем жуликам, потерпевшему, прокурору, в уголовное дело и в контрольное производство, где хранятся наиболее значимые процессуальные документы. Каждого допроси, каждому избери меру пресечения – если подписка о невыезде, то по три листа на брата плюс опять же три копии: прокурору, контролька, дело. Если заключение под стражу – два листа ходатайства и две копии собранных материалов, листов так по сорок каждая: прокурору и в суд. Каждому обвинение предъяви, а так как преступление групповое, плюс у одного еще и кражу расписывать – опять же по три листа на рыло, и опять же – три копии. Потом допрос – если подробный, листов пять-шесть выйдет. Всю остальную процедуру доказывания опустим, она в каждом деле будет