– А сестру отпустите? – мрачно поинтересовался Сурен, потирая затекшие запястья.

– А это будет от результатов беседы зависеть… Может, ты ее сейчас сольешь по полной программе, как соучастницу, ну куда такую отпускать?

– Чушь не порите, – вяло огрызнулся Ильясов, – она думает, я картошкой занимаюсь. Нашли соучастницу… За что повязали ее?

Вершин с сомнением посмотрел на Сурена, потом все-таки сказал:

– Вчера, в обеденное время, она передала героин в пакете. Рядом со своим институтом.

Сурен подался вперед:

– Что передала?!

– Героин. Паршивенький, конечно, но не последний сорт.

– Чушь собачья. Она овца, какой, в жопу, героин… А сама она что говорит? – вдруг спросил он.

Вершин пожал плечами.

– А сама она говорит, что содержимого пакета не знала, а сам пакет ей передала для больной подруги гражданка Барцева Александра Александровна, которая, кстати…

От ярости обретший силу Сурен взвился со стула, и сержант у двери мгновенно кинулся к нему.

– Ну и сука! – взвыл Сурен, яростно сверкая глазами. – Вот мразь! Ладно, вы меня все равно не посадите, у меня осложнение шизофрении…

– …началось маханье справкой…

– Да подожди ты! Я про эту суку все расскажу… И про ее хахаля… Они героинщики. Я с ними познакомился…

После обстоятельного рассказа к обвинению Полинкова в убийстве прибавилось еще и подозрение в хранении с целью сбыта и сбыте наркотических средств. Полинков вину не отрицал, и в ходе дополнительного допроса сдал и Барцеву тоже. Его показания идеально бились с показаниями Ильясова: хитрый героинщик рассказывал только о тех эпизодах, которые могли быть известны Сурену, чтобы не вешать на себя лишнее. Пока Зайцев заполнял протокол, Калинин с Вершиным диву давались, какие узоры иногда заплетает судьба и насколько люди рады переложить хоть часть своей вины на плечи других: ладно Полинков с видимым удовольствием топил Сурена – можно даже как месть расценивать! – но то, что он подробно рассказал об участии в деле своей любовницы, сначала по убийству, а потом и по эпизодам наркоторговли – это было неожиданно.

Но приятно…

После тщательного допроса Сурена присутствовавший при процессуальном действии Вершин отправился в комитет к Пишулину и выпросил у него разрешение на свидание с обвиняемой Рябской. Пишулин долго капризничал: мало ли чего хотят эти оперативники? Сейчас у него красивое, без дополнительных эпизодов, убийство, которое он направит сразу после получения заключения психолого-психиатрической экспертизы: находилась ли обвиняемая в состоянии аффекта, вменяема ли? А тут приходит майор из уголовного розыска, сотрудникам которого вечно не хватает «палок» в графе «раскрытие преступлений прошлых лет», и хоть и обещает просто побеседовать, где гарантия, что не уговорит Рябскую на пару нераскрытых кражонок? Пообещает ежедневные передачки, улучшенное содержание, по телефону даст поговорить с родственниками, а в обмен – срок-то по убою все равно ого-го! – попросит написать явку с повинной в старой краже. В тюрьме и не на такое идут ради поблажек: срока сильно не прибавят, зато насколько комфортнее сидеть! А следователь мучайся потом, выслушивая ворчание судей и прокуроров о липовом составе. Со многими следаками оперативники находили общий язык на лету – еще бы, одно дело делают, – но Пишулин был редкостным занудой, да к тому же на всех милиционеров, от ОДН до розыска, смотрел с презрительным сожалением. И драл по заявлениям граждан нещадно.

Разрешения он не дал, и, отчаявшись, Вершин позвонил Бараеву, чего лучше бы не делал: тот попросил Пишулина по телефону разрешить свидание, потому что через Рябскую нужно узнать об их задержанном наркоторговце. И тут следователь не просто стал в позу, а даже начал истерично верещать, что только второго подозреваемого и наркотиков вдогонку ему не хватало.

Дело было в том, что к более тяжкому составу преступления присоединяется менее тяжкий, и если бы милицейское следствие доказало виновность Ильясова, а в их деле фигурировала бы даже пусть в качестве пособника – читай, соучастника в наименьшей своей разновидности, – обвиняемая в убийстве Рябская, то автоматически уголовное дело Сурена из милиции перекочевало бы на присоединение к убою. А как там милиция расследует – бог их знает, бывают следователи ответственные, а бывают – хвост кобыле не пришей. И Пишулин, разругавшись с Вершиным вследствие невозможности разругаться с Бараевым (попробуй потом позвони начальнику крима, попроси его об услуге), послал его со своим разрешением на свидание подальше.

Неожиданная удача снова пришла со стороны Алексашенкова, к которому рысью побежали как Бараев после злого доклада майора Вершина, так и начальник милицейского следствия после злого доклада подполковника Бараева. Антонов прекрасно понимал, что показания Рябской имеют большой доказательственный вес в деле Ильясова, и допустить, чтобы эти доказательства пропали, не мог. Да и прокурорских работников он отчего-то ненавидел, поэтому перед Алексашенковым следователь Пишулин предстал чуть ли не наркобароном, уводящим от уголовной ответственности страшных преступников. Полковник, как всегда, был великолепен.

– Это вам что, хиханьки? – громыхал он по телефону, разговаривая с заместителем руководителя следственного отдела СК. – Или, может быть, хаханьки? У нас задержан опасный преступник, а ваш следователь отказывается содействовать тому, чтобы его отправили на зону! Преступника, а не следователя, уточняю! Это вам что, кража двух хорьков из зоомагазина? Это наркотики, а вы что, не знаете о наркотиках? – видимо, зам что-то ответил, потому что Алексашенков немного помолчал, потом продолжил: – Вот и я прекрасно знаю о наркотиках! Давайте его отпустим! Давайте! Вот мы не поработаем с его сожительницей и завтра отпустим! А послезавтра от его деятельности молодежь и другие люди будут умирать, давайте вы возьмете на себя эту ответственность? – снова пауза. – Отчего я так и знал, что не возьмете?! А вот я возьму ответственность за то, чтобы сказать: это вам не бабушка незаконно лук продает, это мафия! Городская мафия!

И так далее и тому подобное. Калинин при разговоре не присутствовал, но после того, как из кабинета вышел, давясь от смеха, обычно невозмутимый Бараев пару перлов из него вытащил. Особенно ему понравилась фраза полковника: «А вот сейчас что-то произойдет не без участия известных лиц, и ваша обвиняемая от показаний откажется, а следователь, оказывается, ее бил!», и первый раз капитан почувствовал к Алексашенкову что-то вроде приязни.

После получения разрешения, которое следователь Пишулин выписывал, с ненавистью сверкая глазами, Вершин немедленно отправился в ИВС. Вику вывели из камеры; на всякий случай майор прихватил бланк протокола допроса: Пишулин точно ее допрашивать не соизволит, а в случае чего его можно будет оформить поручением, задним числом. Или к тому делу приобщить, или к милицейскому. Поэтому даты он не поставил, заполнил остальные