Шрифт:
Закладка:
…Зазвонил телефон на столе Микулова. Лейтенант поднял трубку:
– Микулов, уголовный розыск. Что? Кого? Арсений Викторович, вас.
Калинин перегнулся через стол, взял трубку. Сначала тепло поздоровался, потом лицо его стало сосредоточенным, и он помахал выходящему курить майору рукой. Вершин остановился, присел на стул для жуликов и с интересом подался вперед, прислушиваясь.
– Когда написано заявление? Когда пропал? А что же она через две недели-то спохватилась, Илюш? Не говорит, ясно… А давай-ка сейчас вы подскочите все вместе в морг, пока заявление не принимай, посмотрим сначала. Добро, Илюш, ценю твое участие. – Калинин положил трубку на рычаг и посмотрел на Вершина. – Заявление женщина одна принесла, о пропавшем без вести. Муж у нее под Рождество ушел.
– И?
– Татуированный такой. С двумя рыбами и цепью на плече. Наш, с Зеленой.
Вершин присвистнул.
– Нас Пишулин в десны зацелует.
– Да пошел он… Поехали, благословясь, в морг. Суетной денек выдался…
Морги в России разные, но их объединяет одно: оптимизм судебно-медицинских экспертов.
Судмедэксперты в подавляющем большинстве своем – прекрасные люди, которые каждый день имеют дело с несчастьем, бедой, болью, страхом, смертью. Изнасилованные девочки на освидетельствовании – тут она в истерике бьется от любого, даже материнского прикосновения, а перед тобой на столе лежит постановление следователя с вопросами: а был ли анальный секс? А вагинальный? А мазки взять из влагалища? А царапины, оставленные руками насильника, замерить? А если ребенку десять лет и он только что пережил безумную боль, ужас, горе, – а медлить нельзя, нужно добывать вещественные доказательства, чтобы наказать подонка? А мама сидит в «предбаннике» и рыдает в голос, потому что ей каждый синяк ребенка – как зарубка на сердце.
А пьяные, обкурившиеся коноплей прожженные шлюхи, посылающие врача по всем известным адресам, заигрывающие с ним на смотровом кресле? А прибавьте поток бытовых травм – от скалки до ножа, а прибавьте травмы производственные – от перелома до ампутации? Был здоровый парень, грудь колесом, рост под два метра; отскочил брусок при распиле, полетел на хорошей крейсерской скорости в живот – вырезали желудок, привет! Инвалид в двадцать четыре года.
И это – живые. А трупы? Обожженные, сгнившие, с водорослями на лице, с веревкой на вздувшейся шее, зловонные, скелетированные – да мало ли их! Каждого осмотри, установи причину смерти – а ведь ответственность не меньше, чем если бы живых оперировал, а то и больше! А если трупы детей? Беременных? А внутри неродившийся семимесячник? А если эксгумация?
Это какие нервы надо иметь эксперту!
А что – нервы. Прибавить к этому глубинные знания, жесткий характер, да еще и с людьми разных категорий работать: заявители – своя истерика, правоохранительные органы – свои просьбы, а еще и прокурорские работники требуют дай бог: особо тяжкие преступления – их прерогатива, вот они и выкручивают эксперта в тряпку: труп в полпервого ночи поступил, у тебя в другом городе совещание, а следователь СК с утра на телефон присел и давай названивать: когда, когда, когда? И им хочется помочь, и у себя успеть, а все мы люди, у всех то машины ломаются, то язва мучает, а ты на все плюешь и едешь очередному грудную клетку вспарывать да рассматривать…
Калинин с Вершиным с городскими экспертами дружили.
Во-первых, в связи с новыми веяниями в городском Бюро СМЭ появились две девушки. Стройные, симпатичные, одна рыжеволосая, другая – шатенка с оттеночным шампунем. Обе разбирались в медицине прекрасно, обе года два катались с экспертами по трупам, обе обладали специфическим, присущим работникам определенных сфер, чувством юмора.
Во-вторых, четверо экспертов-мужчин были неподражаемыми личностями, с которыми оперская душа просто отдыхала.
Ну и в-третьих, Вершин был брезгливым до невозможности, но тяготы пребывания в прозекторской нес с патриаршим достоинством, что веселило окружающих, несмотря на мрачность самого места.
Калинин не уставал рассказывать случай, когда майор приехал на опознание вора по кличке Розга, сгоревшего при автомобильной аварии в своем старом «вольво». Вершин вошел в прозекторскую, где на столах лежали три трупа: два лица без определенного места жительства и Розга в «позе боксера». Розгу опознали. Майор дописывал протокол, когда санитар Никита, разбитной паренек, принялся распиливать черепную коробку одного из бомжей, напевая при этом веселую песенку. Майор отойти не успел, и пыль от распиливаемой кости полетела в его сторону. Вершин захлопнул папку и вышел. Через час он приехал не в синей гражданской рубашке, а в форме. «А почему не по гражданке?» – спросил Калинин. «Рубашку выбросил, – лаконично ответил Вершин. – А чистых не было».
Заявительница оказалась стройной женщиной с грустными серыми глазами и выражением лица, как у затравленного зайца. Вроде и симпатичная, и глаза красивые, умело подведенные, и прическа – волосок к волоску, а шарахается от каждого громкого звука. Сначала Калинин списал это на волнение, все-таки не каждый день едешь труп опознавать, да еще понимая, что это – твой супруг, но потом подумал: дело не в этом, пожалуй. Еще у заявительницы оказалась сломанной рука, и до локтя ее украшал гипс, отчего пальто топорщилось, а правый рукав был безжизненно пуст.
В помещение морга Вершин не пошел, остался курить на улице; Калинин провел заявительницу к холодильникам, где уже ждал опер из группы розыска УВД Советского района Илья Аверин, попросил санитара показать неопознанного, и тот с грохотом вытянул эжектор. Заявительница даже подходить близко не стала – равнодушно посмотрела и сообщила, что да, на каталке находится ее супруг, Перетятько Андрей Валентинович, 1974 года рождения, который ушел из дома вечером седьмого января и не вернулся. Особые приметы: шрам под правой лопаткой от удара током, два коренных зуба отсутствуют, на плече татуировка – рыбы и цепь. Илья составил протокол опознания, заявительница, Перетятько Людмила Александровна, подписала его в двух местах и некрасиво, с шумом, упала в обморок.
Сурен был вне себя от злости. Сначала он судорожно соображал, что Рита могла знать о его деятельности и что теперь может рассказать в милиции; если на него выйдут, нужно будет как-то выкручиваться. Неужели она поняла, что все его байки про картофель – липа? Сурен с раздражением отбросил от себя эту мысль: сестра дальше носа не видит, ей скажи, что он на атомном заводе работает, схавает с восторгом и будет молоком его поить, чтобы снизить воздействие радиации. Она бы
