Шрифт:
Закладка:
– Вам не по вкусу гостиная моей матери? – с шутливым негодованием спросила я, думая, приходилось ли ему видеть куда более модные и роскошные парижские квартиры. У Стеллы был ковер из шкуры зебры, и причудливые абажуры украшали лампы во всех ее комнатах, а миссис Флейшман как раз заново отделывала апартаменты в самом модном теперь стиле ар-деко, с черными стенами и зеркалами где только можно.
– Я люблю свет. – Беккет посмотрел в окно и добавил: – И простор. Пустоту.
Я представила себе его неуютные комнаты с простыми полками, на которых книги стояли в алфавитном порядке.
– Значит, вы предпочитаете пустые помещения? – Я взглянула ему прямо в глаза, дерзко, вызывающе, и увидела, как от его шеи вверх стал подниматься пунцовый румянец.
– Я люблю, когда все опрятно и в полном порядке. – Он уперся взглядом в пол и переступил с ноги на ногу. Затем снова посмотрел на меня. – В этом вы занимаетесь на уроках?
Я кивнула и подумала, не стоит ли мне пошутить на тему тех огромных трусов для занятий, в которых он мельком видел меня тогда, в студии месье Борлина. Но вместо этого просто приподняла край своей короткой прозрачной юбки, чтобы показать, насколько она не сковывает движения ног.
– Месье Борлину нравится, когда он может видеть наши тела. Так он может указывать те места, где мускулы напрягаются недостаточно. Но как правило, я не ношу чулок – сейчас я надела их из соображений приличий. – Но Беккет меня не слушал. Он таращился на мои ноги, и его щеки теперь тоже стали пунцовыми. – Так что же, вы готовы танцевать чарльстон? И почему мы так долго не могли этим заняться? Как вы вообще смогли жить в Париже, не умея танцевать? – Я надеялась, что мое бодрое щебетание избавит его от стеснительности. – Я сказала баббо, что собираюсь научить вас чарльстону, и он с нетерпением ждет, когда же увидит вас танцующим. Он сам прекрасный танцор, но ему никогда не удавалось овладеть именно чарльстоном. Не то чтобы это трудно – совсем нет. Это доступно каждому. Я обучила всех его «льстецов», хотя у многих из них совершенно нет чувства ритма. Все, что вам нужно, – энергичность. – Я замолчала и взглянула на Беккета. Он отошел к стене и прислонился к ней. Трудно было сказать, было ли ему из этого положения лучше видно мои ноги, или он впал в свое обычное состояние ступора. Как-то он говорил, что иногда бессонница нагоняет на него нечто вроде летаргии. И хотя мне нравилась его медлительность, сейчас я подумала, что чарльстон, возможно, совсем не для него. – Мы можем начать с чего-нибудь более плавного, если вы предпочитаете? Вальс, может быть?
– О нет, – быстро ответил он. – Признаюсь, я несколько нервничаю. Но я хочу научиться чарльстону.
Я предложила Беккету сигарету из серебряного портсигара баббо, думая, что это поможет ему расслабиться. Необходимо, чтобы он «растанцевался», но как мне этого добиться, если он стоит у стены и робеет, не в силах выучить хотя бы несколько первых основных движений? Я снова исподтишка посмотрела на него – он возился с портсигаром, и лицо его по-прежнему оставалось красным. Тогда я решила завести граммофон и поставить пластинку. Музыка всегда создает нужное настроение.
Я покрутила ручку и осторожно опустила иглу на край пластинки. Раздался треск, а затем комнату наполнили ритмичные звуки ударных и бодрое фортепиано. Мое тело немедленно начало покачиваться в такт, ноги пришли в движение, за ними руки. Кому не захочется танцевать под такую музыку? Но когда я повернулась к Беккету, его лицо выглядело еще более напряженным – как никогда, сказала бы я, и он в ажитации затягивался сигаретой. Я взглянула на его ноги. Разумеется, он отбивает ритм – иначе быть просто не может. Но нет. Его словно врыли в землю.
И тут мне в голову пришла замечательная идея. Озарение. Почему я не подумала об этом раньше?
– Я вернусь через минуту, Сэм. Постарайтесь впустить в себя музыку, позвольте ей струиться сквозь ваше тело. Почувствуйте ритм. – Я поспешила к двери, обернулась и добавила: – Чарльстон – очень быстрый танец.
Господи, что за глупости я несу. Да каждому известно, что чарльстон – быстрый танец. Но нервозность Беккета перекинулась и на меня, словно бы прокралась мне под кожу, и теперь заставляла меня дергаться и говорить чушь.
Я вошла в кабинет баббо и осмотрела книжные полки. Какую книгу для чтения он выбрал на этой неделе? Я напрягла память. Что же он просматривал последний раз? Ах да – словарь норвежского языка. Теперь я вспомнила точно, потому что он еще пробормотал что-то о том, какая редкость эти словари норвежского, и спросил, не знаю ли я какого-нибудь норвежца, проживающего в Париже.
Я нашла полку, где баббо держал словари и справочники. Словарь норвежского весьма красноречиво выпирал вперед. Я вытащила его, и за ним оказалось то, что я и искала, – бутылка ирландского виски.
Помахивая ею, я вернулась в гостиную.
– Думаю, это должно помочь.
Беккет стоял точно на том же месте, где я его и оставила. Его окружало густое облако сигаретного дыма. Кажется, он не сдвинулся ни на дюйм, несмотря на музыку, которая так и звала за собой. Однако, увидев бутылку, он улыбнулся. Не привычной полуулыбкой, а настоящей, такой, от которой у него засветились глаза, и я заметила в них что-то вроде облегчения.
– Позже я куплю другую и заменю эту. – Я лихо глотнула прямо из горлышка, закашлялась, поперхнувшись, и предложила бутылку Беккету.
Улыбка на его губах исчезла.
– Я не могу пить лучший виски вашего отца. – Он даже слегка попятился к двери, как краб.
– О нет, это виски не баббо. Это Джордже Его не будет еще несколько дней. Это поможет вам раскрепоститься, Сэм.
– Что ж, если это виски Джорджо… и если вы позволите мне самому купить ему другую бутылку взамен… – Он взял ее и тоже сделал большой глоток. Потом начисто обтер горлышко слегка замаранными чернилами пальцами и отдал мне.
Я поставила бутылку на фортепиано, надеясь, что алкоголь не произведет обратного действия и он не станет похож на неспособный передвигаться манекен. Я еще помнила, как мы с мамой вытаскивали его из кафе в тот день, когда вышла книга баббо, какой тяжелой казалась
