– О… отпрыск, да. Дитя большого дерева.

– Ага. Гениальный отпрыск гениального дерева, возможно?

Издали раздались шаги и голос матери:

– Лючия, ты впустила мистера Беккета? У Джима там гора книг с Эйфелеву башню, и все их нужно прочитать, если ты не забыла.

– Сэм, – торопливо прошептала я. – Можем мы выпить чаю на следующей неделе?

– В воскресенье, – ответил он и высвободил руку. – Два молодых побега выпьют чаю вдали от старых платанов. Вы отменили мой урок танцев после того, как я отвратительно повел себя на днях? – Он потер переносицу, и на его шее проступили красные пятна.

– Конечно же нет. Но ваша комната для этого слишком мала. Мне нужно улучить подходящее время, когда никого не будет в гостиной. – При мысли о том, как его руки обовьются вокруг моего тела (наконец-то!), меня словно наполнили воздухом. Я вдруг стала легкой-прелегкой. Я могла бы взлететь вверх, как воздушный шарик. И мне пришлось снова положить ладонь ему на локоть, чтобы удержаться на земле. – Я не забыла о своем обещании. Можете быть уверены.

Пока я ждала назначенного воскресенья, у меня в голове начал постепенно складываться танец – композиция, основной темой которой должны были стать старый платан и молодой побег. Гуляя в Люксембургском саду, я пристально вглядывалась в качающиеся ветви деревьев и в их трепещущие листья. Я наблюдала за тем, как на небе сгущаются тучи и как рябь дождя покрывает поверхность озера для катания на лодках. Я нашла особенно красивый древний каштан и часто гладила его сморщенную, грубую кору. Как мне превратить надежность и устойчивость толстого дерева в танец? Проходя мимо Сены, я смотрела на течение реки. И это тоже станет частью хореографии танца.

Придя домой, я делала заметки и рисовала наброски того, что увидела. Мне хотелось соединить воедино балет, эвритмию, фламенко и джаз. Интересно, захочет ли миссис Фицджеральд станцевать со мной дуэт? Или, может быть, Киттен? И могу ли я попросить Эмиля сочинить для меня музыку?

И хотя я пока не решила, кто будет участвовать в танце или кто придумает для него музыку, я точно знала, как он должен окончиться. Это я продумала полностью. Молодой побег должен умереть. Передо мной стоял образ грандиозного финала – медленного танца смерти, в конце которого юное деревце теряет силы и застывает, а платан остается таким же высоким, крепким и гордым, как вначале. Тем не менее это будет не битва, не сражение, воплощенное в движение. Это будет долгая борьба за выживание, итог которой останется неясным до самого конца. Сработает ли моя идея? Смогу ли я это сделать?

В этот раз Беккет купил печенье «Мадлен» и настоял на том, чтобы мы обмакивали его в липовый чай.

– Так делал Пруст, – объяснил он. – Это пробуждало его детские воспоминания.

Но я не хотела пробуждать свои детские воспоминания, поэтому кое-как устроилась между жестких пружин дивана и спросила Беккета, нет ли у него интересных новостей. Зеленые ставни на окнах были распахнуты настежь, и прямо передо мной высился огромный каштан в полном цвету; роскошные розовые фонарики соцветий пробивались сквозь блестящую листву.

– Да. Скоро издадут мой первый рассказ. – Он долил в мою чашку липового настоя, придвинувшись при этом чуть ближе.

– Мои поздравления! Не знала, что вы пишете.

– Последние несколько месяцев я писал и прозу, и стихи. Ваш отец вдохновил меня, как и пребывание здесь, в Париже. – Он кашлянул и признался: – Я хочу стать писателем.

– О, это великолепно! – Я заволновалась. Наши судьбы сплетались все теснее, срастались в самых непредвиденных местах. В какое-то безумное мгновение я представила себя его музой. Об этом ли говорило мое предчувствие? Что мне суждено стать его музой, а не женой? Или и тем и другим? Я быстро отогнала эту мысль. Нужно было сосредоточиться на том, что он говорит.

– Я собираюсь закончить свое изучение творчества Пруста и продлить контракт в Эколь еще на год. А потом буду умолять мать дать мне денег. – Он окунул мадленку в чай и грустно уставился на нее.

– А что, если она откажет?

Должно быть, он расслышал неподдельную тревогу в моем голосе, потому что сразу же рассмеялся:

– Тогда мне нужно будет очень быстро написать роман и очень быстро найти издателя. То, что мой рассказ приняли в журнал, позволяет мне надеяться на лучшее.

– А какого рода ваши рассказы? В них есть персонажи и сюжет?

Беккет снова засмеялся:

– Сомневаюсь. К счастью, ваш отец освободил нас от этих тиранов.

– Так о чем вы будете писать? – Я мило улыбнулась, чтобы скрыть свои мятущиеся мысли. Может, он напишет обо мне? О моих танцах? О любви?

– Не знаю… об одиночестве, потерянности, страдании, увядании, безумии…

– О, Сэм, как это ужасно! Кто захочет об этом читать? – Моя улыбка задрожала. Как я могу быть музой для… такого?

– Это достаточно обычные, распространенные темы. – Он несколько нервно глотнул чаю и поставил чашку с блюдцем на полное собрание сочинений Шекспира, которое использовал как еще один столик. – Я хочу проникнуть под поверхность… исследовать пустоты в душах людей… показать, что жизнь может быть такой драгоценной и в то же время не стоить ничего. И я добавлю юмора, так что все это не будет очень уж печальным.

– Такой драгоценной и в то же время ничего не стоить… – медленно повторила я, ощущая на языке ритм этих слов. Возможно, я смогу помочь ему с теми кусками, где жизнь представляется драгоценной.

– Я стал одержим ритмом слов и словосочетаний, их эхом, отражением друг в друге. Это влияние вашего отца. – Он умолк и уперся невидящим взглядом в пространство перед собой.

Я подняла тетрадь, которая валялась на полу возле дивана.

– Это ваше? Могу я что-нибудь прочесть? – Меня одолевало зудящее любопытство. Будет ли работа Сэма похожа на книгу, над которой работает баббо, – где полно рифм, и игры слов, и странных, соединенных вместе слогов, лишенных смысла?

– Это пока только заметки! – Рука Беккета метнулась ко мне, как будто он хотел выхватить тетрадь, но я уже открыла ее и вчитывалась в тщательно выстроенные в столбик слова и фразы. Многие из них были помечены аккуратной галочкой.

V Сплюснутая летучесть

V Двусторонний делимый дождь

V Обожающая дочь обожествляет обожание

V Пуделеобоняющий, лисьекрадущийся разврат

V Седые волосатые седоволосые ночи без шлюх

V Растущая звенящая беззвучность

Проглядывая страницу, я попыталась, чтобы на моем лице ничего не отразилось.