Шрифт:
Закладка:
Когда мама отвернулась, я воспользовалась возможностью и взглянула на Беккета. Я была так занята уроками, что мы едва виделись после фестиваля танца. Когда у меня все же было немного свободного времени, я все время думала о нашем уроке чарльстона – выбирала музыку, вырабатывала особые «учительские» интонации и пыталась придумать, как выставить маму и баббо из дому хотя бы до обеда.
Он сидел на своем месте, красивый и немногословный, как всегда, курил и кивал, слушая трескотню мистера Макгриви. Сделает ли он попытку поцеловать меня сегодня? Следует ли мне найти способ остаться с ним наедине? Подальше от всевидящих глаз мамы и баббо, от любопытных взглядов «льстецов», от нежностей Джорджо и миссис Флейшман? Если уж я пропустила урок у мадам Егоровой, стоило извлечь из этого хоть какую-то пользу – немного подтолкнуть вперед наш роман с Беккетом.
В отеле «Леопольд» нас ждал длинный стол в ресторане, специально оставленный для нас. Я намеревалась сесть рядом с Беккетом и поэтому подождала, пока сядет он. А затем я полезла едва ли не по головам, чтобы успеть занять соседнее место. Я пихнула локтем мистера Макгриви и так сильно толкнула мисс Бич, что соломенная шляпа сползла ей на нос. И тем не менее я опоздала. Хелен Флейшман скользнула вперед и поставила свою усеянную золотыми бусинами сумочку на свободный стул рядом с ним. Она явно искала кого-то, высокомерно задрав подбородок, как умеют делать только богатые. Я заметила, как она поймала взгляд Джорджо, слегка помахала рукой – сверкнули бриллиантовые кольца – и подозвала его к себе.
Весь обед я просидела между двумя «льстецами». Они перебрасывались репликами через меня, обращая на меня внимание лишь в том случае, когда разговор заходил о названии книги, над которой работает баббо. Естественно, они пытались вызнать у меня ее название. Или хотя бы намек.
– Я не знаю! – завопила наконец я.
Несколько человек оторвались от супа и странно на меня посмотрели. Мама глазами просто пригвоздила меня к стулу. Я схватила ложку и сделала глубокий вдох. Я пожертвовала занятием с мадам Егоровой, чтобы просидеть бог весть сколько в автобусе рядом с мамой, чтобы за обедом меня игнорировали двое пожилых противных мужчин и чтобы меня опередила Хелен Флейшман. Каждый раз, глядя на место, на котором должна была сидеть, я видела, как она надувает губки и строит нежные гримасы Джорджо или истерически хохочет над чем-то, что сказал Беккет. И это меня удивляло, поскольку Беккет, как я уже упоминала, обычно бывал довольно молчалив. Даже баббо как-то назвал его «человеком, который не проронит лишнего слова». Но сегодня он, очевидно, отпускал шутку за шуткой, судя по нескончаемому мерзкому хихиканью миссис Флейшман. Мне нужно было подобраться к нему поближе. Спасти его от этой особы и ее хитрых уловок, пока его не ослепил блеск ее бриллиантов.
После обеда мы все выстроились, чтобы нас сфотографировали. В центре, разумеется, находился баббо, за ним стояла мисс Бич. Я решила встать за мамой, но тут прямо передо мной втиснулась миссис Флейшман и облокотилась на высокого «льстеца», совсем закрыв меня от фотографа. Внезапно меня охватила такая ярость, что я подняла руку и выдернула прядь волос, выбившуюся у нее из пучка. Я была так шокирована собственной злостью и безрассудством, что это, вероятно, отразилось на моем лице, так что, когда миссис Флейшман обернулась, она даже не подумала, что это могла сделать я.
– Ты видела, Лючия? – удивленно сказала она. – Кто-то только что дернул меня за волосы!
– Какой кошмар, – согласилась я и многозначительно взглянула на знаменитого поэта, что стоял слева от меня.
Фотограф начал кричать, чтобы все замерли и посмотрели в объектив. Я с беспокойством поискала Беккета, но его нигде не было.
В конце концов мы снова направились к автобусу, чтобы вернуться в Париж. Беккета все еще не было.
– Баббо, – сказала я и потянула его за рукав. – Беккета нет. Мы не можем уехать без него.
Он прищурился и посмотрел на «льстецов», выстроившихся в очередь у автобуса. Первой была конечно же миссис Флейшман, выставив в ослепительной улыбке свои розовые десны и фарфорово-белые зубы. За ней переминался с ноги на ногу Джорджо, выпуская из губ кольца сигаретного дыма.
– Мистера Макгриви тоже нет, – заметил баббо. – Иди и вытащи их из бара. Скажи, что если они не явятся сейчас же, то будут позорно покинуты.
– Из бара? – глупо переспросила я.
– Ты найдешь их в баре. – Понимающая улыбка тронула его губы. – Они ирландцы, Лючия. И любят промочить горло.
В баре отеля никого не оказалось. Официант предложил мне попробовать поискать пропавших в кафе за углом, «вон в том, со скатертями в красно-белую клетку». Он показал мне, куда идти, и я поспешила туда, думая, а не это ли тот самый шанс остаться с Беккетом вдвоем и… От предвкушения мое сердце забилось быстрее.
В самом кафе было пусто. Однако в дальнем конце помещения владелец, в грязном белом фартуке, разливал бренди в округлые бокалы. Я услышала Беккета и мистера Макгриви прежде, чем увидела их. Они пели ирландскую песню, громко и довольно фальшиво. Я завернула за угол кафе (которое имело странную форму, в виде буквы L) – и оба предстали прямо передо мной, уронив головы на стол и продолжая мычать свою песню в скатерть. По мне пробежала дрожь разочарования.
Беккет прекратил петь и поднял голову.
– Когда мы будем танцевать, чудесная Лючия? Лючия… Чудесная Лючия!
– Garcon! Où sont les cognacs?[18] – воскликнул мистер Макгриви.
– Автобус уезжает, – обиженно произнесла я.
Я еще никогда не видела Беккета пьяным и не знала, что мне делать. Конечно, случалось, что баббо, шатаясь, вваливался в дом уже под утро. Я просыпалась от грохота перевернутых столов и стульев, на которые он натыкался и падал. Его трость с металлическим кончиком громыхала по деревянному полу. И он распевал ирландские баллады – всегда ирландские баллады. Потом появлялась мама и с большим трудом запихивала его в спальню.
– Вы идете? – Я встала у стола, скрестив на груди руки, как мама, когда баббо напивался.
– Нет, пока ты не поцелуешь меня, чудесная Лючия. Нет, пока ты не покажешь мне, как танцевать чарльстон. Ты обещала. – Голова Беккета склонилась к столу, но он быстро
