и одев меня в игровой костюм. Я хорошо выбрал нос — не клоунский, а орлиный, — красивый, но просто слишком большой. Когда я впервые встал в мушкетерских ботфортах на землю напротив кинокамеры и она заработала, я вдруг впервые ощутил легкость, свободу, стал себя вести естественно, будто в какой-то другой жизни был дуэлянтом точно в таких ботфортах. Рязанов расцеловал меня — в его глазах воскресли огоньки азарта.

— Старина, я, кажется, не обманулся…»

С этого дня Рязанов окончательно укрепился в своем убеждении, что хочет снимать в этой роли только Евтушенко и никого другого. Это и погубило картину.

Подготовительный период проходил плодотворно, и ничто не предвещало катастрофы. Все рухнуло примерно за месяц до начала съемок. В июле 1969 года на «Мосфильм» пришла адресованная директору студии телефонограмма от зампредседателя Госкино Владимира Баскакова: «Работа над фильмом „Сирано де Бержерак“ с Евтушенко в главной роли невозможна. В случае замены исполнителя главной роли на любого другого актера производство можно продолжать. Если же режиссер будет упорствовать в своем желании снимать Евтушенко, фильм будет закрыт. Прошу дать ответ через двадцать четыре часа».

Рязанов был уязвлен, подавлен, чрезвычайно огорчен и одновременно взбешен безапелляционным тоном данного указания. Отступать не хотелось уже поэтому, но главным образом по той причине, что у Эльдара Александровича не было никакого желания снимать этот фильм с каким угодно актером вместо поэта. Через сутки в кабинете директора Сурина режиссер твердо заявил:

— Заменять Евтушенко не стану. Можете закрывать картину.

И ее без всяких разговоров закрыли в один момент.

Ультимативная запретительная мера, конечно, объяснялась тем, что у властей был на Евтушенко зуб. Не далее как в прошлом году поэт открыто протестовал против ввода советских войск в Чехословакию — и вот теперь кара настигла вольнодумца.

Сдаваться Рязанов и Евтушенко не собирались, хотя оба понимали, что проступок поэта был слишком велик, а советская власть слишком злопамятна. Тем не менее и режиссер, и несостоявшийся актер письменно обратились к секретарю ЦК КПСС Михаилу Суслову — тому самому, который взъярился в свое время на «Человека ниоткуда». Конечно, и на этот раз Рязанов не дождался от него ничего хорошего.

Текст несколько комического в своей выспренности письма Суслову за авторством Евтушенко режиссер неизменно приводил во всех позднейших переизданиях собственных мемуаров:

«Дорогой Михаил Андреевич!

Зная Ваше всегдашнее участие в моей судьбе, я обращаюсь к Вам с не совсем обычным письмом. Известный режиссер Э. Рязанов пригласил меня сниматься в кинофильме „Сирано де Бержерак“ по пьесе, любимой мной с детства. Признаться, я был несколько смущен, так как никогда до этого не снимался в кино, хотя и мечтал об этом. Правда, меня неоднократно приглашали сниматься в кино иностранные режиссеры, но я всегда категорически отказывался, потому что хотел попробовать свои силы в этом не где-то, а именно у себя на Родине.

Я долго работал над ролью вместе с Рязановым. Это было тяжело, даже мучительно, но дало мне удивительно радостное новое ощущение. Для меня было большим днем в моей жизни, когда худсовет объединения „Луч“ киностудии „Мосфильм“, в котором собрались выдающиеся мастера кино, утвердил меня в главной роли после просмотра кинопробы. Я продолжал напряженную репетиционную работу, чтобы приступить непосредственно к съемкам, которые должны начаться 15 августа. Однако неожиданно на студию позвонил тов. Баскаков В. Е. из Кинокомитета и — хотя он даже не смотрел пробы! — предъявил ультиматум: или снять меня с главной роли, или картина будет в 24 часа закрыта.

Это было для меня как обухом по голове после всех моих многодневных мук, радостей, после утверждения меня в главной роли.

Может быть, было сомнение в том, что я не смогу ее сыграть, поскольку я не профессиональный актер? Но есть единогласное положительное мнение художественного совета и опытного режиссера Рязанова.

Может быть, поэту вообще зазорно сниматься в кино? Но мой учитель Маяковский не считал это зазорным, а, напротив, много и плодотворно снимался.

В чем же дело? Я убежден, что дело только в одном — в моей фамилии, к каковой некоторые люди относятся вообще предвзято…

…Дорогой Михаил Андреевич! Конечно, я не собираюсь бросать профессию поэта, но иногда бывает, что у человека есть несколько талантов. Как утверждают, у меня есть актерский талант, но мне даже не дают испытать его в работе, несмотря на веру в меня Рязанова, всей съемочной группы и худсовета.

В данном случае это не какой-то сложный идеологический вопрос, т. к. текст Ростана вне всяких подозрений, а бюрократическое, заранее предвзятое отношение ко мне лично.

Я прошу Вас помочь мне преодолеть барьер этой предвзятости и приложу все силы, чтобы достойно сыграть эту дорогую мне роль. Для меня это будет серьезной работой, а не каким-то развлечением, и одновременно большим праздником в моей жизни.

Ваш Евгений Евтушенко».

Письмо это осталось без ответа, равно как и более официальное послание Рязанова тому же адресату.

1969 год вообще оказался одним из худших в жизни Эльдара Рязанова. В августе режиссера угораздило порвать мениск — и он угодил на операционный стол. В то время когда Рязанов лежал в больнице, скончалась Софья Михайловна, убитый горем сын хоронил мать, будучи на костылях.

Евтушенко же вскоре написал довольно злое диссидентское стихотворение «Прощание с Сирано», в котором есть и такие строки:

Товарищ Баскаков с лицом питекантропа,

как евнух, глядящий испито и каменно,

картину прикрыл, распустил киногруппу.

Живейшая бдительность свойственна трупу.

И трупы от злобы на креслах подскакивают,

и трупы, пыхтя, все живое закапывают.

Россия когда-то была под баскаками,

теперь — под баскаковыми.

Евтушенко посвятил сей опус Эльдару Рязанову, однако подарить ему копию в 1969 году не рискнул — просто дал прочесть.

Стихотворение заканчивается следующей строфой:

И только когда я дышать перестану

и станет мне все навсегда все равно,

Россия поймет, что ее, как Роксану,

любил я, непонятый, как Сирано…

Что ж, часто злость действительно способствует творчеству, но это, пожалуй, не тот случай. Понятно, что Евтушенко был раздосадован закрытием картины, наверное, даже больше, чем сам Рязанов; все последующие попытки поэта сказать свое актерское и режиссерское слово в кинематографе, возможно, и объясняются желанием наверстать упущенное, пленить-таки того журавля в небе, который был уже почти что в руках. Но ничего значительного в кино с Евтушенко связано не было. Свою первую кинороль — Константина Циолковского — он в итоге сыграл в 1979 году в фильме Саввы Кулиша «Взлет», который в свое время не понравился почти никому, да и сегодня мало кто о нем вспоминает. Последующие кинематографические опыты Евтушенко были