Если не брать в расчет различия между ними и разлуку, у Стефани остались приятные воспоминания о том, как они с братьями гуляли по дорогам Стауфорда, в теплые дни плескались на мелководье Лэйн-Кэмп-Крик, рыбачили в более глубоких местах. Как освежал ветер, когда они гоняли на великах вниз по склонам Гордон-Хилла. Те дни длились в ее памяти вечно, напоминая теплые картины импрессионистов, где всегда садится солнце, небо на грани перехода от оранжевого к пурпурному, а светлячки неотличимы от звезд. Тогда Джек, Стефани и Чак заключили негласный договор держаться вместе, заботиться друг о друге, даже когда остальной мир был против них.

Каким-то образом, руководствуясь мудростью своей юности, они решили извлечь максимум из того, чем наделила их жизнь. Но почему-то за прошедшие годы забыли об этом решении, причем одни сильнее других.

Она вздохнула. Действительно, то были лучшие дни.

Добравшись до конца квартала, Стефани повернула налево, на Бреннен-роуд, и продолжила движение вверх по холму, в сторону Стэндард-авеню. Там, перед тем как повернуть направо, она увидела на крыше усадьбы Тремли флюгер. В детстве она представляла, что старый викторианский дом – это замок, наполненный тайными коридорами и книгами по магии. Бабушка Джека Имоджин была для нее волшебницей, а ее черная глазная повязка – странным почетным знаком. Про слухи, ходившие об Имоджин, она узнала, лишь став подростком. И к тому времени они с Джеком стали отдаляться друг от друга, встречаться все реже, сделав выбор в пользу новых друзей с более светлым прошлым.

«Ох уж эти слухи, – подумала она. – Что старуха Тремли – ведьма, что она ест детей, купается в крови девственниц и поклоняется дьяволу в свете полной луны». Стефани закатила глаза. Эти истории были нелепыми, и все же… она гадала, нет ли в них доли правды. Молва не появлялась на пустом месте, и она надеялась вечером вместе с Джеком разобраться с этими байками, если он не будет против. Они с Чаком заключили негласное соглашение не обсуждать то, что произошло много лет назад, но с Джеком все было иначе.

Она свернула со Стэндард-авеню и двинулась по подъездной дорожке к дому Тремли. Джек сидел на крыльце, с блокнотом для набросков на коленях, и зарисовывал одно из деревьев, растущих в переднем дворе.

Стефани остановила машину и опустила окно.

– Сколько стоит рисунок?

Джек Тремли закрыл блокнот и сунул в сумку.

– Двенадцать «штук». – Он улыбнулся. – За тринадцать я даже подпишу.

– Заметано, – сказала она, открывая дверь. Он сел рядом с ней и пристегнул ремень. – Полагаю, ты часто это делаешь?

– Что, делаю наброски?

Она кивнула, разворачивая машину.

– Да, я в том смысле, это же не как кататься на велике? Как только ты научился…

– Нет, тут по-другому, – сказал Джек. – Постоянно нужно практиковаться, как при игре на пианино. Нужно разминаться, сохранять пальцы гибкими и напоминать им, как рисовать правильные формы.

– Это так ты рисовал «Полуночное крещение»?

Он скрестил руки и покраснел.

– Это интервью?

– Возможно, – ухмыльнулась она.

Стефани сделала свое предложение, когда они, выехав с подъездной дорожки, направились в сторону города.

В доме через улицу сидела у окна и провожала их взглядом Рут Маккормик. Под глазами у нее висели красновато-фиолетовые мешки, по щекам текли слезы. Рут лихорадочно царапала что-то в своей записной книжке, под диктовку голоса, который могла слышать лишь она. Заполняла страницы истиной мира, существовавшего до появления человека и созданных им богов.

6

Джек закрыл пассажирскую дверь и наклонился к открытому окну.

– Увидимся вечером, – сказал он. – Мне нужно что-нибудь принести?

Стефани покачала головой.

– Это же радио. Нужен только твой голос.

– Понятно. Спасибо, что подвезла.

Проследив, как она, ускоряясь, уносится прочь, он открыл дверь своей машины. Забравшись внутрь, достал из сумки бабушкину записную книжку. Он хотел рассказать Стефани о вчерашнем открытии, но передумал. Насколько ему было известно, исследования бабушки ни к чему не привели. Но ему нужно было знать наверняка, прежде чем рассказывать об этом Стефани.

Он завел двигатель и ввел в GPS-навигатор на приборной доске адрес мистера Бута. Навигатор проложил маршрут по старому 25-му шоссе на север в Лэндон. Джек был не очень хорошо знаком с этим городком, хотя там родилась его мать. Он понимал, что сегодняшний день станет днем знаний во всех смыслах.

И надеялся, что мистер Бут будет хорошим учителем.

Через несколько секунд Джек включил «поворотник» и, дождавшись бреши в плотном потоке машин, свойственном для субботнего утра, двинулся в сторону 25-го шоссе.

7

На другом конце города, пока Джек стоял в пробке на пересечении Мэйн-стрит и 25-го шоссе, Чак Типтри просматривал сообщения в телефоне. Он вовсе не желал тратить субботнее утро на гневные тирады и нытье Бобби Тейта, но ничего не мог поделать. Дело не в том, что ему не хотелось поддержать своего брата, но пока Бобби больше сходил с ума из-за того, что Райли тайно встречается с девчонкой, а не из-за того, что его сыну может грозить судебное разбирательство в связи с вчерашним нападением на Джимми Корда.

Чак ответил на этот ранний утренний звонок Бобби, поскольку понимал, что добрый священник сосредоточится не на тех проблемах и загонит себя раньше времени в могилу. Пока он сидел в домашнем кабинете Бобби Тейта, утопая в мягких складках кресла, Бобби разглагольствовал об адском огне и сере, обрушившихся на его семью после безвременной кончины жены. Чак решил, что знает брата лучше, чем ему хотелось бы в этом признаться.

– Где я ошибся? – вслух спросил себя Бобби. Это был риторический вопрос, от ответа на который Чак воздержался. «У тебя есть дети», – мысленно произнес Чак. Все эти годы, крутя многочисленные интрижки, Чарльз Типтри придерживался одного правила: никаких детей. В его венах текла проклятая кровь. Меньше всего он хотел передать ее дальше, продолжив отцовский род. Нет, много лет назад Чак Типтри решил, что его ветвь генеалогического древа Мастерсов усохнет, отломится и сгинет в бездне забвения.

Нельзя сказать, что он не любил Райли. Он восхищался мальчишкой, особенно когда тот бросил вызов своему отцу. «Им обоим это полезно», – однажды сказал он Стефани, прежде чем разразиться хохотом. Но Райли попадал под незначительную, приемлемую категорию «чужая проблема». Чак любил своего племянника, любил баловать его, но в конце дня Райли возвращался домой. Он не задерживался подолгу в доме Чака, не опустошал холодильник и не