разбросаны здания из красного кирпича. Говорят, Пироговка когда-то служила пересыльной тюрьмой, в подвалах даже казнили осужденных. Врут? Возможно, подобные учреждения всегда обрастают нехорошими легендами, да и аура провоцирует: кирпич со временем потемнел, сделался почти черным, из-за чего корпуса выглядят мрачными монстрами, что прячутся среди кленов и тополей. Сейчас пора золотой осени, сквер расцвечен красным и желтым, только яркий природный колорит не в силах замаскировать творения рук человеческих. Когда же представляю кошмары, что царят за кирпичными стенами, вообще делается дурно.

Меряю шагами дорожки в сквере, пинаю разноцветную листву, а в мозгу всплывают истории одна ужаснее другой. Один проход туда-обратно, второй, и вот уже не выдерживаю, направляюсь к главному корпусу. Внутри длиннющий коридор, слева и справа многочисленные двери – вполне себе тюремная архитектура. Иду в самый конец, в тупик, где упираюсь в массивные железные двери на отделении, выкрашенные серой краской. Звонок не работает, приходится стучать, потом долго ждать, пока появится служитель ада. Бородатый санитар представляется подручным Вельзевула, что запер единокровного сына в одном из адских кругов, не разрешая взглянуть на него даже вполглаза! Потому что а) надзорный режим, б) время для посещений – два раза в неделю, в) разговор с лечащим врачом – раз в неделю. Все ясно? Тогда нечего мешать лечебному процессу!

Н-да, оставь надежду всяк сюда входящий…

И опять круги по скверу, листва и сигареты (ужасно много курю!). Среди желто-красного великолепия все время наблюдается, как нынче говорят, движуха. Вон парочка в больничных робах катит тележку с алюминиевыми баками, значит, скоро обед. Там больные грузят в пикап старую мебель, здесь убирают территорию, сметая павшие листья в кучи, а в зарешеченном вольере уже начинается прогулка женского отделения. Как там у классика? Всюду жизнь? Приближаюсь к вольеру и, глядя на женщин и девушек, что медленно передвигаются внутри, говорю себе: «Ничего особенного, у Макса обычное осеннее обострение! Все в жизни проходит, и это пройдет!»

Но проходит неделя, а ясности не прибавляется. Лечащий врач Арсений Борисович – юнец, вчерашний студент, брошенный на амбразуру, общаясь со мной, бормочет что-то невразумительное, мол, контакт не налажен, острое состояние и т. п. Все, что он может сделать – записать в свой конспект (он выходит на беседу с блокнотом) названия желтеньких и синеньких, которые до того употреблял Максим. Кто их прописывал? Ах, не помните… Зря, это крайне ответственное дело – подбор препаратов! Он пытается выглядеть специалистом, в чьих руках надежная и проверенная методика, только получается плохо. Заведующая отделением, седая прокуренная матрона, отбояривается тем, что у нее одних алкоголиков на отделении – полста, и каждому норовят спиртное в пластиковой бутылке передать! Может, я тоже планирую что-то подобное пронести? Ах, от меня передачи не принимают?! И правильно, от этих передач одно зло!

С точки зрения главврача Геннадия Васильевича, зло – это я вместе с моим удостоверением, потому что суюсь в область, в которой ни черта не смыслю. Они разберутся! Подберут нужную терапию! А пока не мешайте людям работать, освободите кабинет! Охранники тоже намекают, дескать, чего маячишь перед глазами? Своей работы, что ли, нет? Эти дюжие парни трудятся сутки через трое, то есть ежедневно меняются; но со временем все четыре смены меня срисовали, запомнили и начали выдавливать за территорию.

Очередной повод для выдавливания – поджог кучи с палой листвой. Наверное, это сделал кто-то из больных (а может, сами охранники подожгли), но стоило куче задымить, как ко мне трусцой направляются двое в камуфляже.

– Так, быстро за ворота! Быстро, быстро, сейчас будем вызывать пожарный расчет!

Несмотря на протесты, меня хватают под руки и буквально выносят с территории. Решетчатая калитка, обычно открытая нараспашку, захлопывается, следом клацает замок. Пытаюсь качать права, что-то кричу сквозь железные прутья, увы, без толку.

– Выгнали? – слышу голос за спиной. – Это еще ничего, меня вообще не пускают!

Обернувшись, замечаю сухощавого персонажа в лыжной шапочке и с рюкзаком за плечами.

– Феликс, – протягивает тот узкую ладонь, – Феликс Чехов.

– Прямо-таки Чехов? – пожимаю руку.

– Хотите верьте, хотите нет. Бывает, не везет людям с фамилией. Или, наоборот – везет? В общем, идемте отсюда, я все объясню.

Феликс движется впереди, напоминая руководителя туристической группы (шапочка, рюкзак), за которым тащится неофит. Хрен с ним, пусть будет Чеховым. Хотя лучше бы Вергилием стал, в этом посюстороннем аду нужен опытный проводник, иначе заблудишься…

Спустя несколько минут заходим в шалман неподалеку от автобусного кольца маршрута Nо11. Внутри полдесятка обшарпанных столиков, неприветливая буфетчица за стойкой, зато пусто, можно спокойно поговорить.

– Я тут уже освоился, все места вызнал. Где-то надо передыхать, верно? Особенно если дождь или метель…

– Зимой тоже дежурите?!

– Пока не приходилось. Но, возможно, придется. Как, составите компанию?

Я ненадолго задумываюсь.

– Хотелось бы до холодов вернуть сына домой. Надеюсь, осеннее обострение закончится…

Чехов машет руками:

– Наивный человек! Этим взломщикам мозгов все равно! Захотят – год продержат!

В рюкзаке нового знакомца имеются бутерброды, термос с чаем, видно, мужик подготовился к любым форс-мажорам. Только нужно у Веры (так зовут буфетчицу) взять по сто, и – сиди сколько влезет! Мы берем по сто, отхлебываем, после чего из рюкзака начинают вынимать разносортную полиграфическую продукцию, начиная от газет и заканчивая флайерами. Флайеры – это бумажные прямоугольники, на каждом из которых крупным буквами выведено: «НЕТ – КАРТЕЛЬНОЙ ПСИХИАТРИИ!» Зачем это? Ну, как же – надо ведь просвещать необразованную публику! Они же полные лохи, понятия не имеют о том, что творится за стенами таких заведений! Мое сердце падает вниз, я еще отхлебываю и задаю вопрос:

– Там что-то ужасное?!

В ответ звучит гомерический хохот, после чего на меня вываливают ушат информации. «Ничего не меняется, мой друг, ничего!! Как началось при моем тезке, Феликсе Эдмундовиче, так и продолжается по сию пору! А что началось при тезке?! А эсерку Спиридонову кто упек на принудительное лечение? Железный Феликс и упек! Гуманист, понимаешь, мог бы под расстрел, а он «истеричку» в Кремлевскую больницу, психику выправлять! Потом проблемы решали более простым способом, но при Хруще все продолжилось! Помните его перл? Преступников, говорил он, в СССР уже не осталось, а душевнобольных мы вылечим! Вылечим, ха-ха-ха! Насильственная госпитализация, бесконтрольное введение препаратов, и человека превращают в овощ!»

По окончании исторического экскурса требуется еще двести, далее погружают в кошмары Пироговки. История про санитарку, что пускала на отделение озабоченную солдатню, меркнет в свете того, что знает Чехов. Даже «Палата Nо6» меркнет, куда там великому однофамильцу! В Пироговке, с горячностью докладывает Феликс, одного