Второго союзника царь и его советники нашли за океаном. В США продолжалась гражданская война. Наполеон III, оккупируя Мексику, присматривался прибрать под покровительство и соседние с ней южные штаты. Они же в XVIII в. были французскими колониями, и значительная часть южных плантаторов была французского происхождения. А англичане наращивали контингенты в Канаде. Вмешиваться в войну остерегались, но помогали южанам поставками, дипломатическим давлением, демонстрациями – послали к берегам США эскадру из 5 кораблей.

В окружении Александра II вызрело дерзкое предложение послать в Америку наши морские силы. Поддержать северян. А если западные державы развяжут войну, наши корабли из американских портов выйдут на атлантические и тихоокеанские коммуникации топить и захватывать вражеские суда с грузами из Индии, Китая, Мексики, Австралии. Пусть англичане с французами призадумаются, стоит ли им нести такие убытки? 25 июня Александр II подписал повеление о морском походе. В Нью-Йорк отчалила эскадра контр-адмирала Лесовского, 2 новейших тяжелых фрегата, 2 винтовых корвета и клипер, 3 тыс. моряков. А на Тихом океане в Сан-Франциско направилась эскадра контр-адмирала Попова, 4 корвета и 2 клипера, 1200 человек команды.

Американцы, увидев их, плакали от радости. Говорили, что Россия спасла их. В честь наших моряков устраивали торжества, парады. Стоило кому-то сойти на берег, его тут же окружали толпы благодарных людей. В их честь устроил прием президент, на кораблях побывали все столпы американского общества, здешние газеты писали: «Новый союз скреплён. Россия и Соединённые Штаты братствуют». Да, дружба казалась тогда искренней – по-русски. Когда в Сан-Франциско случился большой пожар, наши моряки самоотверженно помогали тушить его, 6 человек погибли. Но ведь и западные державы оценивали – изоляции России не получается. Как и изоляции северян.

Горчаков в ответах на английские, французские, австрийские ноты поначалу изворачивался – дескать, примем к сведению, согласны на обмен мнениями о будущем устройстве Польши. Но по мере нарастания европейской агрессивности царь и ему велел занять жесткую позицию. В июле на очередной дипломатический залп он ответил заявлением, что польский вопрос – исключительно внутреннее дело России. Все требования отклонил. Мало того, отметил, что причина продолжения бунта – поддержка извне, посоветовав западным державам настроить своих «подзащитных» сложить оружие, вот и будет примирение. Французам намекнул и о том, что штабы сепаратистов располагаются на их территории, под их покровительством.

Но вмешательство Запада вызвало в России и резкий перелом общественного мнения. Люди возмущались польской наглостью и русофобией, откровенным шантажом Европы. В либералах, критиканах просыпался естественный патриотизм. Вместо недавних оппозиционных кумиров властителем умов стал Михаил Катков, издатель «Московского вестника» – он отстаивал самые решительные меры, горячо поддерживал Муравьева. Газету Каткова читали нарасхват, в ее струю стали пристраиваться и либеральные издания. Герцен со страниц «Колокола» возмущенно вопил: «Всю Россию охватил сифилис патриотизма», призывал Европу к «крестовому походу» на собственное Отечество.

Однако к «крестовому походу» Запад был не готов. Уступки у России надеялись вынудить только угрозами, взять «на пушку». Англия и Франция еще не забыли страшных потерь Севастополя. Наполеон завяз в Мексике. В Лондоне оценили и русские эскадры в США, позицию Пруссии. Нарвавшись на твердый дипломатический отпор, пошли на попятную. 23 сентября лорд Рассел заявил: «Ни обязательства, ни честь Англии, ни её интересы – ничто не заставляет нас начать из-за Польши войну с Россией». А Палмерстон уже позже, в мае 1864 г. выступил в палате общин, что самая мысль о войне Англии с Россией из-за Польши была бы «сумасшествием», и если поляки на это рассчитывали, виновата в этом была только «польская близорукость».

Политика Муравьева приносила плоды. Повстанцев били, полевых командиров отлавливали и казнили, за что Герцен окрестил генерал-губернатора «вешателем» – на Западе умалчивалось, что мятежники перевешали в 15 раз больше невинных жертв. Но в Польше, в отличие от Литвы и Белоруссии, подобных мер по-прежнему не предпринималось. Берг только исполнял обязанности наместника, этот пост занимал Константин. Он до сих пор цеплялся за уступки, действия Муравьева объявлял недостойными. Дошло до того, что посреди Варшавы в коляску Берга из дворца Замойского бросили бомбу.

Генерал не пострадал, погибли лишь конвойные и прохожие. Но только теперь во дворце Замойского (первого руководителя революционного движения!) устроили обыск. Обнаружили списки, планы, инструкции и процитированную выше переписку с Мерославским, где тот цинично откровенничал об использовании «герценизма», раздувании смут в «Московии» сугубо ради польских интересов. III Отделение мудро передало эту переписку Каткову, и ее опубликовали в «Мосовских ведомостях». Для Герцена это стало страшным ударом. Русские от него отвернулись, тираж «Колокола» обвалился с 3–5 тыс. до 500 экз. «Земля и воля» после такого скандала переругалась и самороспустилась.

А Александр II наглядно показал, что он вовсе не «поработитель». В разгар восстания, в сентябре 1863 г. по его повелению впервые за полвека собрался сейм Финляндии. В его состав были избраны делегаты от дворян, духовенства, горожан и крестьян. Царь сам приехал на открытие сейма, выступил с большой речью. Разобрал предложения по финской конституции, что-то отвел, что-то одобрил. Окончательно принимать ее должен был сейм, как и последующие законы. Отныне ему предстояло собираться регулярно, раз в 5 лет. Финскому языку государь даровал статус официального, он вводился во всех учреждениях, вытесняя шведский В ближайшее время Александр Николаевич обещал ввести и национальную валюту.

Радости и благодарности финнов не было предела. Но это было и демонстрацией: жили и служили верно – вот вам автономия, пользуйтесь. Польша же за время пребывания в Российской империи проявляла только неблагодарность. На амнистии и послабления Александра II ответила очередной резней и кровью, и выводы он сделал. В споре Константина с Муравьевым принял сторону виленского генерал-губернатора. А брата официально отстранил от наместничества, утвердил Берга. После этого и в Польше на повстанцев посыпались удары, конфисковывали их имения – а наступала зима, ночевать в лесных лагерях стало неуютно. Мятежники поняли и то, что Запад воевать за них не станет. Кто поумнее, потянулись за границу, забрасывали удочки о сдаче, разбегались.

И в это же время завершалась война, на Кавказе. Вместо заболевшего наместника Барятинского государь назначил брата Михаила. Повысил авторитет местной власти – для горцев покориться царскому брату было куда более почетно, чем одному из генералов. Однако о «победных лаврах» пока говорить не приходилось. Наоборот, немирные племена вдохновились надеждами на польское восстание, на новую войну Запада против России. Летом 1863 г. бои кипели жесточайшие. Но Евдокимов упорно продолжал наступление. А иллюзии о европейцах и поляках пошли прахом.

К концу года непокорных оттеснили к морю