Шрифт:
Закладка:
К горцам поехали эмиссары, зазывая переселяться в Турцию. Окрутили перспективами князей и старейшин. Впоследствии на Россию навешали обвинения в депортации черкесов, хотя ни государь, ни царское командование местных жителей не изгоняли. Кампанию организовали турки и поверившая им племенная знать. Агитаторы ездили по селениям вообще тайком от русских. Евдокимов об этом, разумеется, узнал. Но не препятствовал. Если самые воинственные уедут, ну и скатертью дорога. Русские кордоны и дозоры получили приказ «не замечать» переселенцев, двинувшихся к морю.
А в Турции, хоть программа и была правительственной, чиновники и исполнители старались набить собственные карманы. В фелюги и шхуны вместимостью 50–60 человек жадные перевозчики набивали по 300–400. При волнении немало перегруженных судов потонуло. Привезенные в Трапезунд и другие порты массы людей не получали никакой помощи. Голодали, умирали от болезней. Нахлынули работорговцы, скупали по дешевке женщин и детей. Некоторые возвращались на Кавказ – но попробуй, доберись. Другие шли батрачить к турецким хозяевам. Начали записывать в башибузуки, но опять без поддержки и выплат, их разворовали начальники. Чтобы стать воинами султана, горцы распродавали семьи.
С Кавказа эмигрировало более 400 тыс. человек. Сколько из них погибло, никто не знает, около 15 % оказались в рабстве [33, с. 58]. Но и сопротивление резко слабело. Весной 1864 г. русские взяли под контроль все побережье, 21 мая сломили последнюю оборону в урочище Кбаада (ныне Красная Поляна). Здесь великий князь Михаил Николаевич отслужил торжественный молебен, провел парад и поздравил государя «с окончанием славной Кавказской войны».
Добивали и мятежников в западных областях. В Белоруссии изловили одного из руководителей литовского восстания Константина Калиновского, безуспешно пытавшегося взбунтовать мужиков и незаслуженно воспетого последующими белорусскими революционерами, либералами, в марте 1864 г. он был повешен. А в Польше последним «диктатором» стал отставной подполковник царской армии Траугутт. Он затеял переписку с Англией, Францией, с Гарибальди, папой Пием IX, взывая о помощи. Лично ездил в Париж, встречался с Наполеоном III. Ничего не добился, кроме комплиментов и выражения симпатий.
На фоне угасающего восстания его избрали председателем правительства. Он взялся формировать «регулярную» армию, сводить отряды в корпуса. Создал два по 3,5 тыс. человек. Но какая уж армия без вооружения, обучения, со сбродным составом? «Корпуса» остались россыпью отрядиков, формально подчиненных одному командиру. А Центральный комитет оставался в Варшаве, укрывался по конспиративным квартирам. Его выследили, 30 марта взяли в полном составе – Траугутта, Жилиньского, Краевского, Езераньского, Точиньского. Военный суд всех отправил на виселицу.
К маю оставшиеся мятежники стали складывать оружие (последнего полевого командира «генерала» Бжуску, прятавшегося по селам, поймали и повесили только через год). В боях погибло около 20 тыс. повстанцев, казнено было 396, добровольно сдались 15 тыс., 7 тыс. эмигрировали. Около 10 тыс. было осуждено на каторгу, ссылку или в арестантские роты. Русские потери составили около 2 тыс. погибших и 2,5 тыс. раненых.
Наказаниям подверглось лишь 16 % участников восстания (из 77 тыс.) [60]. Но отвечать пришлось и всей Польше. Все дарованные ей льготы и национальные учреждения Александр II ликвидировал. Не захотели ценить доброе отношение – не обессудьте. Само название Царства Польского сохранилось лишь в титуле государя, а в официальных документах заменилось на Привислянский край. Учебные заведения и администрация переводились на русский язык.
В Литве и Белоруссии католикам запретили занимать государственные должности, преподавать в школах. Наложили секвестр на католические монастыри, причастные к мятежу. Царь обратил внимание и на то, что поляки вскармливали малороссийский национализм. По его указаниям министр внутренних дел издал секретный циркуляр, запретивший издание религиозной, учебной, детской литературы на малороссийском языке. В печати его использовать дозволялось, но только в художественных произведениях. Зато в крупном выигрыше оказались крестьяне Польши, Литвы, Белоруссии, Правобережной Украины. За счет конфискованных панских и католических земель наделы им дали гораздо больше, чем в Центральной России, и выкупные платежи были ниже на 20–30 %. Царь повелел создать для них широкую сеть русских начальных школ, отрывая их от традиций польского господства и сближая с Россией.
В общем-то Россия выдержала непростые испытания достойно. Но либеральная зараза никуда не делась. Когда покоритель Кавказа Евдокимов прибыл в Петербург для награждения орденом С в. Георгия II степени, общественность под впечатлением западной пропаганды устроила ему обструкцию. Если он появлялся на приемах, многие демонстративно уходили. Впрочем, генерала это не смущало. Он говорил – не их родных резали горские разбойники [61, с. 238]. Зато когда он приехал на Ставрополье, где царь пожаловал ему имение, жители собрались его встречать от мала до велика, забрасывали цветами. И их вполне можно было понять. Постоянная угроза, висевшая над здешним краем, исчезла. Юг страны наконец-то получил возможность для мирного процветания…
И революционеры никуда не делись. Из предводителей польской смуты крупно повезло штабс-капитану Домбровскому – его арестовали до восстания, и вместо смертной казни он получил 15 лет каторги. Но от распавшейся «Земли и воли» в Москве сохранилась сильная структура Николая Ишутина, организовала изменнику из пересыльной тюрьмы побег за границу [62]. А на Западе польских эмигрантов чествовали как героев, пресса славословила их борьбу за «свободу», выплескивая на Россию очередные потоки клеветы.
При этом в умах европейских обывателей подправляли образ Александра II. До сих пор его преподносили прогрессивным реформатором, повернувшим «варварскую» страну на путь «цивилизации». Теперь превращали в «деспота», обычного для России – чего еще от нее ждать? Кстати, в это время французский фантаст Жюль Верн написал роман «Двадцать тысяч лье под водой», и капитан Немо был у него поляком, мстил за свою родину и топил русские корабли. Но издатель перепугался, что потеряет российских читателей, упросил автора убрать политику и сделать Немо «вненациональным».
Глава 16. Царева служба и Божий промысел
Александр II в кругу семьи
Александр II во многом отличался от отца, но перенял у него главное – сакральную суть царской власти. В 1861 г. он пояснял Бисмарку: «Народ видит в монархе посланника Бога, отеческого и властного господина. Это чувство, которое имеет силу почти религиозного чувства, дает мне корона, если им поступиться, возникнет брешь в нимбе, которым владеет вся нация». Данный принцип был закреплен и в
