Молодежь выходила из-под контроля и в России. Под влиянием трудов Писарева, отвергавшего любые авторитеты и моральные установки, развилось движение нигилистов. Веру и все духовные ценности они относили к предрассудкам и к хламу. Отбрасывали и культуру, дружбу, любовь, бросали вызов общественным нормам внешним эпатажем – юноши отращивали длинные волосы, рядились в большие шляпы, плащи, девушки коротко стриглись. Призывали рушить все «нерациональное». Хотя нигилисты стали лишь «неформалами» XIX в. Они были слишком эгоистичны для какой-либо организации. Но другие рвались самим что-то менять. В разных городах возникали кружки, изучавшие иностранные социалистические, анархические, коммунистические учения. Студенты буйными криками срывали лекции нелюбимых профессоров, бушевали из-за увольнения любимых – то есть крайних вольнодумцев.

В России училось и много поляков. В Киевском университете они создали «Тройницкий союз» – строго конспиративный, каждый, кроме руководителей, знал лишь свою тройку. Вовлекали и уроженцев Украины, искусственно культивируя малороссийский национализм. Примкнула группа студентов, исключенных за беспорядки из Харьковского университета, и возникло Харьковско-Киевское тайное общество. Один из руководителей, профессор Павлов, ездил в Лондон, встречался с Герценом. Через Киев был налажен основной канал поставок в Россию эмигрантской литературы. А Павлов со своими студентами взялся создавать воскресные школы для взрослых и детей, превращая их в инструмент подрывной агитации.

Выдвинулся и Чернышевский. Сын настоятеля кафедрального собора в Саратове, очень образованного и состоятельного – для воспитания мальчика он нанял француза-гувернера [53]. Результаты сказались. Не доучившись в духовной семинарии, Чернышевский поступил в Петербургский университет, увлекся радикальными идеями [54]. Начал публиковаться в различных изданиях. В «Современнике» возглавил с Некрасовым и Добролюбовым крыло, превратившее журнал из литературного в рупор политической оппозиции, и сам стал одним из перестроечных «властителей умов». В 1858 г. его взяли редактором в новый журнал «Военный сборник» – военное ведомство по примеру морского решило иметь свой аналог «Морского сборника». Но Чернышевский на этой должности начал вовлекать в революцию офицеров: слушателя артиллерийской академии Сераковского, Шелгунова и др.

Они создали кружок из 70 человек, куда вошли в основном поляки: офицеры Домбровский, Падлевский, студенты Врублевский, Калиновский, чиновник Огрызко. В 1860 г. Сераковский, будучи в заграничной командировке, встретился в Лондоне с Герценом и Огаревым, в Италии с Гарибальди, договаривался о помощи. В это же время и в Париже возник штаб польской революции во главе с «диктатором» неудавшегося восстания 1846–1848 гг. Мерославским. Он успел повоевать у Гарибальди, командовал добровольческим польским легионом, стал генералом. Во Франции была создана польская военная школа, были налажены связи с Польшей.

В 1860 г. для переговоров по Италии царь встретился в Варшаве с австрийским императором и прусским Вильгельмом. Но местные революционеры распространили листовки с запретом участвовать в мероприятиях «слетающихся воронов». При въезде Александра II в город улицы оказались пустыми. В театре перед представлением царскую ложу залили серной кислотой, зал забросали пузырьками со зловонной жидкостью. В празднично украшенных домах били стекла. Государь оценил перемены. Он будто попал совсем не в тот город, который радостно встречал его в 1857 г. Наместнику, генералу Горчакову, он велел удвоить бдительность. Направил в Польшу дополнительные войска.

Получить новое восстание накануне крестьянской реформы для России было совершенно некстати. Да и война на Кавказе как раз вступила в решающую фазу. Войска, освободившиеся на Восточном Кавказе, перегруппировали на Западный. Непосредственное руководство было возложено на генерала Евдокимова – сына рядового солдата и казачки, главного героя прошлых успехов. Общий план оставался прежним: планомерное наступление. Победа над Шамилем все же сказалась. После этого около трети горских племен вступили в переговоры и покорились. Но остальные были настроены непримиримо, и сказывалась морская поддержка из-за рубежа.

По подсчетам русского консула в Трапезунде в 1858 г. на Кавказ было отправлено до 800 турецких судов с грузами и наемниками. Когда на море появились русские «малые корветы», этот поток удалось снизить, в 1859 г. до 198 судов. Но в Геленджике и Туапсе англичане с турками организовали базы для военных грузов. А в Сочи непокорные племена образовали подобие парламента, «Великое и свободное заседание», делегация от него ездила для переговоров о помощи по европейским странам.

Евдокимов начал наступление. Он знал, насколько ненадежно замирение горцев. Тех, кого силой заставил сложить оружие, переселял на равнину, отделяя от воюющих сородичей – их оттесняли все выше в горы. Для закрепления отвоеванных рубежей он предложил переселять казаков, строить новые станицы. Царь оценил и 24 июня 1861 г. утвердил его идею. Оценили и горцы. Говорили: «Укрепление – это камень, брошенный в поле, ветер и дождь снесут его; станица – это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу охватывает все поле». Пресекалась и морская поддержка. Вражеские базы в Туапсе и Геленджике взяли с боем десантами. Причем обнаружили, что в Туапсе завезли целый склад ружей и польских мундиров – режиссеры рассчитывали вызвать массовое дезертирство поляков из русской армии.

В сентябре 1861 г. на Кавказ прибыл царь, объезжал войска и станицы. Сам поучаствовал в рекогносцировке на р. Белой, а в урочище Мамрюк-Огой встретился с делегатами от 60 немирных племен. Предложил им щедрую замену земли для поселения, гарантировал сохранение их обычаев, имущества, освобождение от податей и повинностей, другие льготы, требуя лишь выдачи русских пленных и беглых. Они посовещались и заявили: замирятся, если наши войска отступят за Кубань и порушат все укрепления. После такого ответа наступление продолжилось.

Главным советником государя по военным делам снова стал Дмитрий Милютин – стяжав лавры пленения Шамиля, он стал товарищем (заместителем) военного министра. Он успел продумать ряд полезных преобразований в армии, и Александр II поддержал их. Россию поделили на военные округа. В их ведение отдали вопросы снабжения, обучения войск, это улучшило управление, разгрузило аппарат министерства. Сам этот аппарат был значительно сокращен, близкие по направлениям структуры объединялись.

Критику вызывала и слабая подготовка офицеров (впрочем, она была куда выше английской – там офицерские патенты просто покупались за деньги). Милютин показал, что система кадетских корпусов слишком дорогая и неэффективная. В результате 18 корпусов упразднили, на их базе учредили 4 военных училища и 11 военных гимназий – они готовили подростков к поступлению в училища, но были гражданскими заведениями. А на сэкономленные средства Милютин стал организовывать двухгодичные юнкерские училища [55].

Военные вопросы оставались первостепенными. Царь видел – невзирая на Парижский мир, на запущенные либеральные процессы, отношение Запада к России не меняется к лучшему. Правда, главный очаг международной напряженности сдвинулся в это время далеко от нашей страны. В США случилось именно то, чего Александр при отмене крепостного права сумел избежать в России. Когда президентом избрали Линкольна, борца с рабовладением, 11 из 34 штатов отделились, образовав