Шрифт:
Закладка:
Вот поэтому я гордо приосанилась, хотя и ковыляла, подволакивая ногу. Монеты в мешке за плечом дразняще дзинькали.
Я дошла до двери тонкой и ничтожной, ведущей к встрече с моим роком.
Вдруг путь мне преградили. Мунасен. Он дышал изможденно. Сжимал взятую на болевой руку, которая еще неделю будет болеть. Я посмотрела в его бесстрастные глаза, дыша скрипуче – и все поняла. Наивная! Неужели правда думала, что отпустят?
– Идем, – проронил он. Я растерялась. – Провожу до дома. – И обдал всех столпившихся коротким воинственным взглядом.
Силач пропустил меня в открытую дверь.
Я секунду гадала, не ударит ли он со спины и как тогда быть, – но уж лучше подставить спину ему одному, чем прорве обнищавших ставочников.
Я вышла в ночь. До чего она безмятежная. Никогда еще эта тишь так не радовала.
Глава двадцать седьмая
Нора
Истинность некоторых божеств весьма спорна. Существование Владык и их властелина не подлежит сомнению, что предполагает и вероятное существование Создателя. Серьезные же вопросы вызывают божества вроде Осулара. Действительно ли он не обнаруживает себя или просто является плодом воображения? Более того, как возможно, что верующие в силу лицезрения обожествляют незримую сущность?
– «Трактат о церкви Зрящих». Джон Моро
Боль подбиралась тупым приливом ломоты, медленно оседая россыпью очагов по всему телу. Не помню ни как дошла до дивана, на котором проснулась, ни кто укрыл меня одеялом.
Откинув его, я с кряхтением села. Как же везде болело.
Последнее, что помню, – блеск ущербной луны и как меня провожает до дома Мунасен за спиной.
Едва в голове прояснело, до меня дошло кое-что и остатки сна тотчас стряхнуло.
– Сволочь! – Я закрутила головой по сторонам. Он украл мой выигрыш!
– О, проснулась.
Я гневно повернулась на радушный голос, готовая опять отделать пленившего меня силача, но увидела, как мне подносит дымящийся чай дядя Дункан.
– Ты?
– А кого ты ждала?
Я покраснела и потупилась.
– Да так.
Надо будет поблагодарить Мунасена.
– Откуда я здесь?
– Приятель-силач привел. Видок у вас был… – Дункан кивком указал на мою поклажу, книгу и меч у стены. Я промолчала. – Рассказал, что к чему.
Я испустила облегченный и в то же время усталый вздох.
Пусть лысоватый, с округлым брюшком, дядя Дункан источал природную силу. Ухоженные усы перетекали в окладистую бороду, а его нечеловечески громадные кривые руки пошли бы больше грузчику угля с фактории.
Он был в бурой конопляной рубахе с пятнами – древней, удручающего вида, в которой просто никак не может быть удобно.
Дядя водрузил на жухлый трехногий столик поднос с чаем и бережно поставил мне чашку на блюдце.
Я потянулась, давая боли растечься по конечностям, прочувствовала спазм в неподатливых побитых мышцах. Размяла было пальцы; мозолистая кисть и даже связки в плече протестующе заныли.
Подтянув жесткое покрывало, я взяла чашку, подула. Дядя Дункан устроился рядом на деревянном стуле и молча потер внушительными ладонями, пока я собираю мозги в кучу.
Я осмотрелась и наконец-то узнала обстановку.
В доме царил все тот же полумрак: соседний дом заслонял солнце. Стены – голые и в одном унылом тоне. Койку в углу некому пригреть, кроме проспиртованного дядиного тела. В углу напротив ютился неказистый платяной шкаф, а у грязного окна – квадратный стол с двумя деревянными стульями.
Только теперь сломанный нос учуял, чем пахнет. Зрелым, с землистой ноткой перебродившим солодом, будь он неладен.
– Как оно в целом? – подал голос дядя.
Неловкости было не утаить. Все-таки заглядывала я сюда последний раз не один год назад.
– Я тут по делам… и уже пойду, пожалуй. Спасибо, дядя.
Дункан сидел. Я насилу подтащила свое помятое, закоченевшее тело к пожиткам.
Хоть бы он молчал, хоть бы не спросил то, что, я подозревала, вертится у него на языке.
– Куда ты? – подсунул он вместо этого фальшивый вопрос.
– Домой.
– В свой бравый гарнизон, да? Казармы, верно, достойные?
– Сойдет, – сухо ответила я спиной к нему.
– А кормежка?
– Сколько?
Он поперхнулся словами. Я посмотрела на него.
– Сколько тебе нужно? Давай быстрее, и я пойду, – произнесла я холодно и твердо.
Дункан мастерски состроил укоризненный прищур.
– Зачем ты так с родным дядей? Когда я от тебя чего-то требовал?
Я со вздохом зачерпнула из мошны пригоршню искристого золота и серебра.
– Последнее слово. Возьмешь – уйду, а нет – останусь.
Он вскочил со стула. Взгляд наполнился сожалением.
– Как знала, – выплюнула я и швырнула монеты на пол, затем спешно оделась, борясь с подступающими слезами. Мерзавцу их не видать.
– Нора, погоди. – Он несмело потянулся к моему плечу.
– Хватит! – Я сердито глянула на него одним глазом. Второй заплыл. – Я тебя боготворила! – И опять отвернулась, презирая себя за то, что сейчас сломаюсь. – Когда мать с отцом меня били, ты дал мне кров, научил, как за себя постоять. – Нет, не могу. Задавленное горе прорывалось сквозь трещины в плотине. – А теперь на себя погляди! Забулдыга, проиграл все на свете! Ждал, пока я проснусь, чтобы денег попросить!
Мой голос дрожал. Я тихо дала себе зарок не проявлять больше слабины, не плакать перед теми, кто не достоин этого видеть.
– Нора, не нужно так!
У меня сбилось дыхание. Прикусить бы язык, собрать вещи да выгнать себя вон, но в душе теплился проклятый лучик наивной надежды. Глядя Дункану в лицо, я дала ему последний шанс.
– Если прямо сейчас попросишь остаться, поклянешься, что не налижешься опять, как последняя свинья, и ни монетки не попросишь, останусь.
Дядя остолбенел, глазами шаря в поисках ответа по моей отекшей щеке, сломанному вспухшему носу, всматриваясь в здоровый глаз – и всем видом моля простить, что не имеет над собой власти.
Чему-чему, а милосердию он меня не учил.
– Прощай, дядя. Надеюсь, у тебя все сложится.
Я забросила мешок с вещами за плечо и толкнула ветхую дверь, заковыляла по ступенькам вниз. Не сразу выйдя из оцепенения, он бросился вслед.
– Нора, да ты понятия не имеешь, что такое война! Я всякий раз их вижу, вижу акар, едва закрою глаза! – впустую сотрясал он воздух. – Я мог взять из мешка сколько угодно, пока ты спала, а не взял, слышишь! Это ведь что-то да значит!
Я распахнула
