Ему дали небольшой домик в конторском дворе, он поважнел, утром со свитой комбайнеров и механиков ходил по территории мастерских, заглядывал в машины, сурово тыкал пальцем, распоряжался и даже оживил давно почивший трактор. После того как трактор этот с грохотом проехался под окнами конторы, выворачивая жалкие кустики сирени, почтение к Алексею Данилович неизмеримо возросло, по общему мнению Солоновке страшно повезло — если бы не с неба свалившийся Люсин папа, одному Богу известно, как справилась бы МТС с уборкой хлебов в августе. Все шло к тому, что три четверти машин вообще не будут работать.

В ознаменование своих успехов Алексей Данилович каждый день после окончания работы шествовал в сопровождении клевретов через двор в сарай, где хранились запасные части и где происходили вечерние возлияния. В конце дня туда же, в надежде увести мужа домой, шла его жена Мария Ни-каноровна. Провожая взглядом нарядного золотоволосого Коку, вприпрыжку бежавшего рядом с бабушкой, я о грустью думала о его будущем.

А мне впору было задумываться с грустью и о своих детях. Ночь, проведенная без сна в ожидании Татуля. Она уехала с Андреем на долгожданный концерт еще в полдень. Часы показывали три часа ночи, и восток уже подернулся сероватой голубизной. Я еще ни секунды не спала. Еженедельный «пятачок» происходил на этот раз у соседней избы. Там тяжело топотали, оттуда доносился визг и довольно-таки похабные пьяные выкрики. Кто-то извлекал из гармошки неряшливые малоприятные звуки. «Господи, что же они не едут?!! Ведь собрание и концерт должны были кончиться часов в шесть… Езды от Волчихи часа два, не больше», думала я, стоя у окна, всматриваясь в непроглядную серую ночь и вспоминая все слышанные за последнее время истории. «Конечно, могло не оказаться попутной машины… Только бы ничего не случилось… Дорога такая ужасная. Господи, прошу тебя!» Около половины четвертого сквозь топот, завывания гармошки и пьяные крики я различила знакомое фырканье директорского газика. И тут же, проскочив мимо «пятачка» газик остановился.

— Танька! — заорал кто-то пьяным голосом. — Тебя-то нам и надо. Ключ есть? Айда в клуб. Сыграшь нам что-нибудь городское… Пошли, пошли… И испуганный Татулин голос в ответ:

— Пустите меня, слышите, пустите! У меня нет ключа. Я устала.

— Ничо, ничо… Сыграешь. И потанцуешь с нами. Держи ее Пашка. Тащи, ребята.

Я бросилась во двор, дрожащими руками пыталась открыть — и не могла — щеколду на калитке. Даша рассказывала мне, чем обычно кончались подобные увеселения. Зачем им нужен ключ от клуба?! Скорее!

Когда я наконец выскочила на улицу в бледном предутреннем полумраке я увидела двух рослых парней, которые держали вырывающуюся Татулю. С другой стороны от газика к ним бежали директор и Андрей, державший в объятиях аккордеон. Их однако, опередила жена директора, та самая, которая по словам технички Поли, даже выходя во двор надевала шляпку. Она кричала сильным звучным голосом, пересыпая речь выразительными ругательствами.

— А ну отпустите девчонку! Сволочи! Слышите, что вам говорят… Сейчас же! Не то…

Директор догнал ее и придержал за руку. Он не кричал, но в его голосе чувствовалась некая твердость, уверенность в себе, власть:

— Вы Таню не трожьте. Она нашу Солоновку на весь Союз сегодня прославила. Из самой Москвы киношники приезжали ее снимать. А ключа у нее, правда, нет. Клавдия Петровна забрала. Вам и самим расходиться пора. Кто завтра на работу опоздает — штраф вкачу.

Он захохотал, по-видимому, это была шутка. Но смех был подхвачен, и парни отпустили Татулю, которая бросилась ко мне. Губы у нее дрожали.

— Не реви, девка, — сказала жена директора, подходя к нам. Спьяну это они, покуражиться захотелось. Проспятся к утру и. забудут. — Иди домой, спи спокойно.

Дома я напоила Татулю горячим чаем из термоса. Скоро явилась Морька и с грохотом повалилась на свою кровать в соседней комнате. Через щель в двери до нас донесся отвратительный запах самогона и черемши.

Мы лежали рядом на моем широком матрасе и шептались, чтобы никого не разбудить.

— Ну почему, почему все они такие противные? — горячо шептала Татуля. — Зачем было все это врать?! Ты понимаешь, они сказали, что отец мой погиб на фронте, а что ты — рабочая в МТС!

— Так ведь по паспорту я действительно рабочая.

— Но ведь это же все неправда… А эта Клавдия Петровна перед концертом сказала мне, что она сама знает, что надо говорить и чтобы я ни в коем случае не возражала. Играла бы себе и все. Очень мне нужно что-то говорить, только зачем врать-то? Что я, лучше что ли играть буду, если ты рабочая?.. А потом ко мне подошел один, очень противный, толстый такой, шепелявый и говорит:

— Танечка, я прекрасно знаю, кто ты и откуда приехала и вот что я тебе посоветую — давай поедем со мной в Барнаул, а оттуда я тебя в Москву отправлю дальше учиться, станешь артисткой.

— Я говорю, «я и так поеду учиться. В Омск». А он захохотал и говорит: «С таким же успехом можешь здесь оставаться. Учиться можно только в Москве, ну еще в Ленинграде, может быть. Давай, говорит, прямо отсюда и уедем».

— Татуля, он, наверное, просто шутил.

— Не шутил он вовсе. Очень противный. А когда я сказала, что никуда не поеду, он говорит: «Ну, как хочешь. Только знай, ты еще не раз пожалеешь, что не поехала со мной. Здесь у тебя все равно жизни не будет». Почему? Он еще долго за мной ходил, а потом Аэлита Сергеевна — ну, директора твоего жена — прогнала его, сказала, чтобы я от нее не отходила. И домой, сказала, вместе поедем… «Тоже мне, говорит, фраер столичный выискался…» Она грубоватая, конечно, но славная.

Было уже совсем светло, когда она, наконец, уснула, пробормотав напоследок сонно:

— Мамочка, а мы с тобой думали, как-то по-другому будет.

Следующий день принес нам улыбку судьбы — из Омска пришла телеграмма: «Экзамены музтехникуме 1 августа приехать надо не позднее 20-го Встретим поможем Телеграфируйте».

Четыре дня волнений, беготни, лихорадочных переговоров с шоферами, взятка в виде отреза шелка на блузку, врученная секретарю партийной организации МТС, без чьего разрешения нельзя было уехать, (не могу вспомнить без содрогания, как по совету Василисы Дементьевны, мы пришли с женой Андрея, Валей к нему домой, и я фальшивым сдавленным голосом сказала: «А вот вашей дочке подарочек из Китая», на что он сказал: «Положьте вон там!» Затем угостил нас квасом, и спросил, не нужна ли в чем его помощь), длительные переговоры с