Шрифт:
Закладка:
Некоторые при виде малыша с лисьей мордочкой улыбнулись, а приказчик бакалейного магазина Сидоров, стоявший с ним рядом, заметил:
— Ишь, искатель правды нашелся!
— Может быть, на том свете есть правда, — проскулила опять замерзавшая женщина.
— И на том свете нет! — отрезал, хмуря брови и шмыгая носом, Сенька.
Приказчик засмеялся. Сенька забавлял его.
— Хорошо, у кого деньги, — продолжал распространяться Сенька.
— Чем хорошо? — спросил приказчик, закуривая папиросу.
— Шмырника подмазать можно.
— Шмырника?… Это что же такое?
— Сторож.
— Ловко!
— Подмазать его, он и будет — а ни-мур-мур!
— А что такое — а ни-мур-мур?
— Ну… бархатный!..
— Вот так язык!..
— С деньгами даже к самому богу пролезешь!.. Приказчик нашел, очевидно, что достаточно уделил внимания сопляку, закурил и весь ушел в свою папиросу. Он совершенно забыл о нем, но Сенька напомнил ему о своем присутствии.
— Эх! — пропищал он громко, пильнув указательным пальцем, словно смычком, под носом. — Пропал одесский карантин!
— А что? — поинтересовался приказчик.
— Как же?! — ответил тот сокрушенно. — Декохт такой, что упаси господи!
— Декохт?!
— Ну да… голод!.. Страсть как терпит народ! Валяется по ночам в клепках и вагонах! На баржан четырех копеек нет!
— А баржан что такое?
— Да что вы, ей-богу, смеетесь? — обиделся Сенька. — Не знаете, что баржан — приют?
— Откуда же мне знать! — стал оправдываться со смехом приказчик.
Сенька пожал плечами.
— А у нас скоро опять забастовка.
— Где?
— В карантине.
— Почему же «у нас?»
— Я там живу… работаю…
— Вот как?! Кто бастовать будет?!
— Все как есть! Матросы, кочегары, угольщики, полежалыцики, сносчики…
— Чего так?
— Как чего?! — вспыхнул Сенька. — Что-о?! Только Русскому обществу да всяким подрядчикам наживаться?! Довольно!.. — Глаза у Сеньки сверкнули. — Вчера ночью в порту за эллингом собрание было! Барышня одна говорила!.. Вот здорово!..
— Ничего из этих забастовок не получится.
— Легче на повороте!.. Ничего, говорите, не получится?! Тогда порт спалят и город разнесут! — уверенно заявил Сенька. — Нас двадцать тысяч.
— Ишь социалист! — улыбнулся приказчик. — И откуда ты все это знаешь?!
— Эге! — Сенька гордо тряхнул головой и пильнул снова под носом. — Чтобы я не знал?… Я все знаю. Недаром в карантине родился.
— Скажите пожалуйста!.. Наступила пауза.
Сенька шмыгал, шмыгал носом, не спуская жадных глаз со вспыхивающей в усах приказчика папиросы, и тихо позвал его:
— Мунсью! А мунсью!
— Чего тебе?
— Потянуть бы разочек…
— Ах ты, абрикос! Я тебе дам потянуть! Тебе вредно!
— Ничего мне до самой смерти не будет.
— Ты давно куришь?
— Я курил еще, когда маленький был.
В толпе послышался смех.
— А теперь ты большой?
— Большой. Мне тринадцать лет… Я и водку пью.
— Ого!
— А вы что думаете?! Возьму сотку, пробку отскочь — и одним духом!
— Ой, пропадешь!
— Все равно: пить — помирать, и не пить — помирать; лучше пить — помирать, чем не пить — помирать! — отрапортовал он любимую поговорку матерых портовых босяков.
— Здорово!.. Ну, так и быть, потяни! — И приказчик отдал ему окурок.
Сенька с жадностью затянулся и с наслаждением пустил через нос две струйки дыма. Он затянулся потом еще раз и с заметным сожалением возвратил окурок приказчику. Но тот великодушно отстранил его руку:
— Не надо!
— Вот спасибо! — просиял Сенька.
— А это что у тебя? — И приказчик указал на сильно оттопыривающиеся карманы его штанишек.
Сенька хлопнул рукой сперва по одному, потом — по другому и ответил:
— Тут мандаринки, а тут кокосы!
— Кому несешь?
Сенька замялся и ответил нехотя:
— Одной женчине. Она лежит в больнице.
— Мать?
— Н-не!
— Сестра?
— Н-не!.. Бароха…[26]
Приказчик пропустил мимо ушей ответ, так как в этот момент открылась калитка и начался впуск.
Толпа рванулась вперед.
— А, впускают?! Вира наша! Ай да одесский карантин! — воскликнул весело Сенька, выплюнул остаток папиросы — тусклый огонек, чудом державшийся в узеньком ободке папиросной бумаги, — и кинулся вслед за приказчиком.
— Куда?! — услышал он неожиданно над самым ухом грозный окрик сторожа.
Сенька вздрогнул, остановился, бросил на него тревожный взгляд и заявил:
— В больницу!
— Зачем? Пшол!..
— Как пшол?! Зачем пшол… У меня тут знакомая лежит! — горячо запротестовал Сенька.
— Ты рассказывать?!
Сторож грубо схватил его за плечо и стал выталкивать.
Сенька густо покраснел, упал на землю и уперся руками и ногами:
— Чего толкаешься?! Ты не имеешь права!..
— Я тебе покажу — не имею права! Байструк!
— Сам байструк!
Сенька потом загнул такой комплимент, заимствованный им из обширного портового лексикона, что сторож опешил и выпустил его из своей мощной лапы, а почтенная старушка, бывшая свидетельницей этой сцены, покачала головой и проговорила:
— Ай-ай-ай! Такой маленький и так ругается!
— Я получше еще могу, — ответил вызывающе Сенька, глотая слезы.
Сторож, очухавшись, хотел снова схватить его и вышвырнуть на улицу, но помешала дама в меховой шубе и золотых очках, одна из врачей больницы. Она только что вошла во двор с улицы.
— Что тут случилось? Чего плачешь? — спросила она Сеньку.
— О-о-он ме-ме-ня би-ил!..
— Кто?
— Сторож!
Дама повернулась и резко заметила:
— И вечно вы, Константин, скандалы устраиваете! Зачем обижаете мальчика?!
Сторож стал оправдываться:
— Да как же?! Послушали бы, как ругается!
— А по-по-чему ты не пу-пу-скал меня в больницу? — спросил его, не переставая давиться слезами, Сенька.
— Тебе зачем в больницу? — ласково спросила дама и округло провела рукой по его влажной щеке.
— Знакомая тут…
— Врешь! — вмешался сторож. — Воровать пришел.
— Прошу вас молчать! — топнула ногой дама. — Как звать твою знакомую?!
— Ли-и-за.
— А фамилия?
— Сверчкова!
— Идем. — И она пошла вперед к больничному корпусу.
Сеня последовал за нею вприпрыжку, утирая на ходу рукавом слезы и бросая косые сердитые взгляды на сторожа.
Тот погрозил ему пальцем.
Сенька не остался в долгу. Соорудил из промерзших пальцев кукиш и послал ему его вместо воздушного поцелуя.
II
— Есть у нас больная Лиза Сверчкова? — спросила дама, входя вместе с Сенькой в приемную.
— Сейчас!
Дежурный фельдшер порылся в книге и ответил утвердительно.
— Какая палата?
— Палата для выздоравливающих.
— Мерси!.. Маша, — обратилась теперь дама к сиделке — толстой рябой бабе. — Проведи туда этого малыша!
— Можно, барышня!
— Ну-с, буян! Ступай! Тебя проведут к твоей Лизе!
«Эх! — хотел сказать ей Сеня. — Хорошая вы барышня, за вас я бы с полной душой в огонь и в воду!» — да слова не шли из горла. Он ограничился тем, что поблагодарил ее взглядом.
Маша кивнула ему головой, и они пошли.
Она долго водила его по разным коридорам и широким каменным лестницам и
