Оба правительства исходят из того факта, что поддержание и обеспечение длительного мира между их странами является существенной предпосылкой для всеобщего мира в Европе. По этой причине они решили установить обоюдные отношения на принципах, изложенных в Парижском пакте от 27 августа 1928 года, и намерены, поскольку это касается отношений между Германией и Польшей, точнее установить применение этих принципов».

В связи с упоминанием Парижского пакта, называемого в исторической литературе еще и Пактом Бриана — Келлога, поскольку он был инициирован министром иностранных дел Франции Аристидом Брианом и госсекретарем Соединенных Штатов Америки Фрэнком Келлогом, уточним, что в его основу была положена идея отказа от войны как средства ведения международной политики. Считается, что он стал «первым шагом на пути создания системы коллективной безопасности в Европе». В течение двух лет к нему присоединилось более шести десятков стран. Однако время показало, что ссылка на Парижский пакт в Декларации о неприменении силы между Германией и Польшей на самом деле была камуфлированием реальных намерений. Последующие действия двух стран засвидетельствовали, что главные усилия подписанты направили как раз на то, чтобы принципы коллективной безопасности, зафиксированные в конкретных документах международного порядка, меньше всего оказывали воздействие на этот порядок. Спустя годы известный польский военный историк и полковник артиллерии Ян Цялович в книге «От Костюшко до Сикорского» вынужден был подчеркнуть, что после польско-германской декларации о ненападении каждая страна должна была сама заботиться о своей безопасности и полагаться лишь на себя. Вытекало такое из четвертого пункта подписанного сторонами документа, в котором подчеркивалось, что оба правительства намерены «непосредственно договариваться о всех вопросах, касающихся их обоюдных отношений, какого бы рода они ни были». Даже если «между ними возникает спорный вопрос и если его разрешения нельзя достигнуть непосредственными переговорами», то они и в такой ситуации «на основании обоюдного соглашения» все равно будут искать решение мирными средствами, включая методы, предусмотренные «в других соглашениях, действующих между ними». Так акцентировалась ориентация сугубо на двусторонние договоренности. Затем шло обоюдное уверение сторон, что «ни при каких обстоятельствах они не будут прибегать к силе для разрешения спорных вопросов». Следующий абзац утверждал, что «гарантия мира, созданная этими принципами, облегчит обоим правительствам великую задачу разрешения политических, экономических и культурных проблем образом, основанным на справедливом учете обоюдных интересов». Фактически из всего сказанного вытекало, что исключительно в двустороннем порядке Германия и Польша намеревались решать не только вопросы войны и мира между ними, но и все остальные проблемы, которых к тому времени у них скопилось очень много. Подводило черту под всем сказанным высокопарное уверение, гласящее, что «таким образом отношения между странами будут плодотворно развиваться и приведут к созданию добрососедских отношений». Вдобавок, утверждали подписанты, полученное добрососедство «явится благоденствием не только для их стран, но и для всех остальных народов Европы».

Декларации, конечно же, предстояла ратификация, притом «обмен ратификационными грамотами должен произойти возможно скорее в Варшаве», после чего она будет действовать «в течение десяти лет». Но если по истечении названного срока она «не будет денонсирована одним из правительств», следовало специальное уточнение, то «остается в силе и на дальнейшее время». Еще одно уточнение давало знать, что денонсирована декларация «может быть в любое время… любым правительством за шесть месяцев» до названного в ней срока. Завершался документ традиционной в подобном случае констатацией, что составлен он «в двух экземплярах на немецком и польском языках», и произошло это в Берлине 26 января 1934 года. Обмен ратификационными грамотами в самом деле состоялся в польской столице менее чем через месяц — 24 февраля того же года.

Еще одно сообщение ПТА из Берлина, опубликованное 27 января 1934 года, информировало, что весть о «подписании представителями польского и германского правительств декларации о неприменении силы, после его оглашения германским информационным агентством, быстро разошлась в политических кругах, вызывая большое впечатление», буквально вспыхнувшее не только в сферах многочисленных германских партий и их сторонников. Даже «в здешних кругах зарубежных журналистов подчеркивается, что этот документ своим значением выходит далеко за пределы обычного пакта». Французское агентство Гавас, которое было предшественником современного Франс-Пресс, немедленно сделало текст декларации известным всему миру.

Кое о чем в день появления этого документа в свою редакцию успел сообщить из германской столицы и сотрудник «Kurjerа…» с пометкой «Впечатления в Берлине». Корреспондент отметил, что «в германских политических кругах подписание польско-германского договора принято весьма благосклонно и трактуется как успех национал-социалистического правительства». Главной для нацистов важностью свершившегося события, извещал он, стало то, что «этот акт поспособствует усилению не только внутреннего престижа Гитлера, но и на международном уровне». К тому же 30 января Гитлеру предстояло выступать в рейхстаге по итогам первого года своего пребывания в должности главы правительства, а в этом смысле декларация «в руках канцлера… станет эффективным козырем». Более того, она будет выглядеть «как единственная, пожалуй, дополнительная позиция в негативном в целом балансе его заграничной политики». Зафиксировал корреспондент «Kurjerа…» и еще два немаловажных момента, касающихся реакций, забушевавших «в здешних дипломатических кругах». Один из них состоял в том, что «в кругах, близких к советскому посольству, господствуют впечатления отрицательные». Вторым стало множество удивленных голосов, почему вдруг «Польша помогает Гитлеру вытянуть Третий рейх из splendid isolation», это значит из «полной изоляции». Судя по тому, что корреспондент не переводил это английское определение на польский язык, в то время по отношению к Германии оно было широко распространенным, всем уже понятным, не требующим пояснений и в Речи Посполитой.

Однако есть в том же номере газеты «Kurjer Warszawski» и публикация, дающая понять, что подписание польско-германской декларации о неприменении силы все-таки явилось большой неожиданностью и для сотрудников редакции ежедневника. Она называется «Польские гитлеровцы» и рассказывает о том, как один из журналистов проправительственной верхнесилезской газеты «Kurjer poranny» воспользовался возможностью «поближе посмотреть на модный там в определенных кругах национал-социализм, неумело копируемый с гитлеризма», и выяснил, что Национал-социалистическая партия заметно активничает и в Речи Посполитой. Партия польских нацистов «начала свою деятельность восемь месяцев перед этим» и уже «имеет два округа и 80 групп», притом «не только в Верхней Силезии». Она «особенно живо развивается на Поморье, в Гданьске и Домбровецком бассейне». В ее программе есть немного сугубо польской патриотической фразеологии, отмечается в публикации, какая-то часть лозунгов перенята у итальянских фашистов, «но большинство — из германского национал-социализма». Партия умело использует общественные проблемы, особенно экономические, в частности, налоговые, потому к ней «тянется молодежь и мелкое мещанство». Однако «все это еще не столь важно»,